Письмо пятое

* * *


Впервые я пропускаю эту предновогоднюю истерию. Эта городская предпраздничная суета, толпы людей в магазинах, списки продуктов, подарков, важно никого не забыть ничего не пропустить. Праздник вроде такой добрый, а люди, почему-то всегда не довольны. То горошек закончится, то селедку всю разберут. Я думаю все время о нем и его деревянной армии, обо всех плененных ими людях.

Завтра начнут выпускать первых заключенных из нашей камеры. Все эти разговоры по сарафанному радио, о том, что это только начало, что людей выпускают, чтобы потом закрыть снова, не оставляли нас в покое. Мы надеялись на то, что все же это не так. Учились быть оптимистами. Американец, был нашим гуру в этом вопросе, хотя изредка накрывало и его. Просили тех, кто освобождается первым, передать нам по радио привет, сказать, что все в норме, до дома доехал. Смеялись, хотя веселого было мало.

Я не рассказал тебе еще об одной удивительной встречи в этих стенах. Когда снова начали скрипеть засовы и хлопать двери, наши фамилии опять зазвучали в их устах. Что еще, куда опять – проносилось не только в моей голове. Но скоро все стало ясно. К звуку своей фамилии никак не могу привыкнуть. Моя фамилия звучит через решетку.

- Грозевский!

- Я

- На выход

Очень неоднозначное состояние, когда 24 часа ты томишься в неведении. Это путь в полном мраке, в темноте, на ощупь. К тебе на встречу, рано или поздно, так или иначе.

Я стоял в еще одном открывшемся по секрету мне подсобном помещении. Матрацы свисали с верхних полок. За столом сидел молодой человек, очень приятной наружности и так неуверенно улыбался.

- Я ваш следователь, - сразу в пол голоса, произнес он, не дожидаясь пока я, сяду поудобнее. Хотя ерзал на стуле я совсем не поэтому.

- Следующая его фраза звучала еще тише, мы завели уголовное дело…

Я слышал его но не видел, я осматривал комнату, в которой мы находились. Красный телефон без диска, оргстекло на столе прижимало старые календари и записи на пожелтевшей бумаге. Я изредка смотрел на него, пока он что-то говорил. Мой ум был занят мыслями об иронии, о ее месте в нашей жизни.

Уголовное дело, реальные срока, колония строгого режима, о чем они думали, если говорили такое… Мне попался молодой следователь, мой разговор с ним был не долгим. Я смотрел ему в глаза и напирал, слово за словом, о чести, свободе, душе, правах. Он понимал и вжимал голову в плечи.

– Ну, вы просто оказались не в том месте, не в то время.

Как такое могло случиться, что я в своем городе, прогуливаясь с товарищем по проспекту, оказался не в том месте, не в то время. Как такое вообще можно говорить? Я был скуп на слова и мы ограничились половиной страницы. Его почерк мне не понравился, буквы С и У были ускользающими и любезничать не стал, ограничившись сухой вежливостью.

А потом долго не подписывал, вертел в руках, изучал, пытаясь найти подвох. Но все было по закону, на этот раз. Воинственный знак Зорро в пустоту и роспись под ним. Пускай бежит домой солдатик. Мы вряд ли встретимся когда.