Александр Класковский: За 9 месяцев в заключении я приобрел то, что никогда не смог бы на свободе

Через год после событий 19 декабря 2010 года в памяти остались самые яркие кадры. На одном из них — молодой человек в милицейской форме с окровавленной головой, вставший перед щитами спецназа — Александр Класковский.

Вспоминая события того черного для Беларуси воскресенья, Александр рассказал о самых тяжелых днях в заключении, о том, что помогло не сломаться, и о том, что приобрел за месяцы СИЗО и колонии.

— Александр, Вам пришлось через многое пройти: СИЗО КГБ, суд, колония. Почти год выброшен из жизни. Не жалеете, что вышли на площадь Независимости 19 декабря?

— Основную массу белорусов изменить свое мнение о власти заставили экономические условия. А у меня для этого были политические мотивы. Господин Лукашенко года с 1995 не очень мне нравится. Еще в 1996 года я участвовал в "Чернобыльском шляхе".

Я не жалею, что так все произошло. Эти 9 месяцев напрасно не прошли. Что-то я получил в мышлении, понимании, в мировосприятии. То, что не приобрел бы, если бы находился на свободе. Но конечно никому не пожелаю такую школу пройти.



— Что было для Вас самым тяжелым все эти месяцы?

— В СИЗО КГБ я провел 6 месяцев, потом 10 дней на Володарке и 3 месяца в колонии. Трудности везде разные. Но самыми ужасными и тяжелыми были первый день в заключении и последняя неделя перед освобождением.

Первый день, когда закинули в изолятор КГБ… Маленькая камера размером с купе поезда, где уже было пять человек на четыре места, и я шестой. Через пару дней седьмого добавили. И люди сидят там год, полтора. И хватаешься за голову, думаешь: здесь сойдешь с ума через неделю, как можно просидеть такие сроки? Да ведь процентов 30-40 из тех, кто в КГБ сидит, через Новинки проходят потом.

…И последняя неделя, когда выжимали прошение о помиловании, угрожали и мне, и семье. Я две ночи вообще не спал.


— А что помогло выдержать, не сломаться?

— А что мне еще оставалось? Во-первых, чувство, что я невиновный человек, что, как говорят, наше дело правое. Я понимал, что сижу не за кражу какую-нибудь, не за убийство. Ну а во-вторых, отношение со стороны администрации колонии было особенное. Нас значительно выделяли из остальной массы осужденных. Можно сказать, что отношение было хорошим, пока не начали натравливать на нас администрацию, уже в июле-августе, когда стали давить, чтобы писал прошение о помиловании. Меня тогда даже специально перекинули в другой отряд, где уже почва была подготовлена.

В СИЗО КГБ остальные подследственные нормально относились. Там ведь сидит элита «преступного мира» Беларуси: люди, занимавшие крупные должности, военные от полковников и выше. И в колонии многие подходили со своими проблемами, поговорить о том, что происходит в Беларуси и мире.

— К власти, наверное, заключенные не очень хорошо относятся…

— Лучше Лукашенко не знать, как там к нему относятся. Как там к нему могут относиться, когда "тариться" в местном магазине можно на 5 базовых величин в месяц — 175 тысяч. Тем, кому предъявлены материальные иски (а таких больше половины), только 1 базовая в месяц. Это даже раз в неделю банку сгущенки не купишь. Ну как они будут относиться к власти?

— За тюремными стенами сразу же развернулась кампания солидарности с политзаключенными. Вы чувствовали эту поддержку с воли?

— В КГБ почти ничего не чувствовалось. Первые два месяца была полная изоляция: телевидение сразу отключили, газет никаких. Даже те старые сидельцы, кто выписывал, скажем, "Народную Волю" и другие такого плана газеты, перестали их получать. Приносили только иногда "Комсомольскую правду" с вырезанными статьями, даже "Советская Белоруссия" попала один раз с такими дырками.

Только через три месяца, когда было первое свидание с женой, узнал, что происходит на свободе. Его, правда, и свиданием тяжело назвать, но хоть разговаривали. И адвокат ко мне попал только через три месяца.

Уже в колонии из газет узнали про волну поддержки. И, конечно, это положительно на нас повлияло.

— А сейчас, по прошествии нескольких месяцев после освобождения, удается как-то адаптироваться, возвращаться к нормальной жизни?

— Первые недели, месяц после освобождения была эйфория. Особо не понимаешь, что происходит вокруг — просто радуешься, что ты на воле с родными и близкими. А потом эти первые чувства проходят, и видишь все вокруг. Мне даже в общественном транспорте тяжело ездить, потому что эти пустые глаза, серая одежда создают пессимистичное настроение. (Вздыхает) Особенно тяжело мимо тракторного завода ездить, когда у них смена заканчивается. Они там этот скверик оккупируют, человек 200 станут и лудят из горла… что они там пьют, бырло наверное. Сколько там сотрудников КГБ отслеживают настроения…