Семь кругов интеграции

Подписание в Астане договора об Евразийском экономическом союзе (ЕАЭС), вступающего в силу с 1 января 2015г., вряд ли знаменует собой завершение процессов межгосударственной интеграции, то ползком, то вприсядку уже два десятилетия идущих на постсоветском пространстве.

За это время их участники нагородили на территории экс-СССР множество союзов и блоков, эффективность которых, как правило, заведомо ниже первоначально декларируемой.

Страны-участницы ЕАЭС вновь (который раз!) берут на себя обязательства о свободном перемещении товаров, услуг, капиталов, рабочей силы и согласовании политики в ключевых отраслях. Союз как бы обобщает и закрепляет разно-уровневую интеграцию, достигнутую в рамках ТС и ЕЭП. Окажется ли он шагом вперед сравнительно с этими образованиями, зависит от элит подписавших договор государств.


ЗАПАД ЕСТЬ ЗАПАД,ВОСТОК ЕСТЬ ВОСТОК

Почти все наблюдатели обращают внимание на то, что согласование позиций стран-подписантов как по ключевым, так и по второстепенным условиям договора на этот раз было долгим, въедливым и отнюдь не безболезненным. Это касается и Беларуси, помимо $1,5 млрд. нефтепошлин выторговавшей себе еще ряд уступок (например, изъятия по легковым автомобилям СП ЗАО "Юнисон" до 2017г.), и Казахстана, жестко отстаивавшего рынок финансовых услуг, и России, где буквально на следующий день после подписания договора его критики насчитали примерно $10 млрд. неоправданных уступок партнерам.

Два десятилетия президент Беларуси отстаивал одну модель интеграции — двустороннее партнерство с Россией вплоть до мягкой федерации типа "союзного государства", президент Казахстана — другую: многоуровневое и многостороннее сотрудничество конфедеративного типа. В 90-е в интеграционном соревновании выигрывали белорусы, в 2000-е победила казахстанская модель. Если с Нурсултаном Назарбаевым Кремль договаривался в основном вполголоса и тет-а-тет, вполне по-восточному, то Александр Лукашенко перед визитом в Астану выяснял отношения с россиянами публично и медийно, требуя союза без изъятий и ограничений, порою по ходу торга прямо угрожая неподписанием. Впрочем, увенчалось все суровой филиппикой в адрес анонимных недругов интеграции и уверением, что "никаких уступок Беларусь не требует".


ЕДИНЫЕ РЫНКИ, РАЗНЫЕ ТЕМПЫ

Пока перспективы ЕАЭС можно рассматривать и оценивать только с солидной дистанции. С 2016г. обещан единый фармацевтический рынок, с 2020г. — формирование единого рынка финансовых услуг, остальное (единые рынки газа, нефти, электроэнергии, строительных услуг) — к 2025-му или после 2025-го. Накануне советник президента РФ и один из главных идеологов ЕАЭС Сергей Глазьев предложил вместо спешно создаваемой в РФ национальной платежной системы сразу проектировать евразийскую. Ясно, что если привязывать платежную систему к уже согласованным датам, раньше 2020г. она вряд ли появится.

Вопрос о единой валюте ЕАЭС, 10 лет назад буквально подкосивший союзное государство РБ и РФ, в Астане даже не рассматривался. Как заявил первый вице-премьер России Игорь Шувалов, "в какой-то момент нам нужно будет серьезно исследовать вопрос финансового или, может быть, даже валютного союза. Но это в будущем. Пока эти вопросы в повестке не значатся". Оно и понятно: появление в ЕАЭС наднационального финансового регулятора тоже ожидается не ранее 2025г. Таким образом, пока основные сюжеты нового интеграционного образования обречены по-прежнему выстраиваться вокруг нефти.


ИНТЕГРАЦИЯ И НЕФТЬ НЕПОПУЛЯРНЫ, НО БЕЗАЛЬТЕРНАТИВНЫ

Для обывателя выгоды, получаемые им от евразийской интеграции, сомнительны. Во-первых, любые интеграционные процессы белорусами редуцируются до отношений с Россией, определяющих состояние отечественной экономики. Во-вторых, выигрыши от экономических связей с РФ общество воспринимает как должное и рассматривает крайне упрощенно — либо "Кремль удерживает от краха последнюю диктатуру Европы", либо "батька из Москвы снова гостинцев привез", в зависимости от взглядов. Наконец, непопулярна идеологическая упаковка евразийской интеграции — обывателю всегда хочется европейского уровня потребления, даже если производительность труда у него вполне азиатская.

Но у элит стран ЕАЭС выбора нет. Для того чтобы хотя бы поддержать на плаву существующие модели государственности, им, согласно популярной концепции, нужно не менее 4% ежегодного роста ВВП. Что бывает в противном случае, продемонстрировала Украина. Напомним: Беларуси прогноз МВФ сулит в текущем году только 1,6% роста. Вряд ли наши "крепкие хозяйственники" не понимают, с какими рисками им предстоит столкнуться в ближайшие годы — и по случаю президентских выборов, и в контексте продолжающейся украинской драмы, и на фоне углубляющегося кризиса белорусской системы управления экономикой. Поэтому нужны и рост, позволяющий хотя бы имитировать социальный оптимизм, и внешний фактор, на который можно списывать недостаток оптимизма. Дело нешуточное, коль скоро апологеты социальной ориентированности и равнодоходности всерьез рассуждают о структурных реформах.

Но способны ли существующие элиты — белорусские, российские, казахстанские — обеспечить этот самый экономический рост? Есть ли у них позитивный опыт работы с крупными инвестпроектами? А с инновационным менеджментом? Реализация отечественных программ по модернизации отдельных отраслей или деятельность российских госкорпораций не позволяют ответить на этот вопрос утвердительно. В итоге остается последний резерв и главный источник пополнения бюджетов — нефть. Вокруг нее и интегрируются три страны.

Принесет ли счастье белорусской элите рынок ЕАЭС с его пока виртуальными, отнесенными в будущее $900 млрд. выигрышей и выгод? Это зависит от нее самой. Но верить на слово целому управленческому слою, сделавшему карьеру на 20-летнем поддержании остатков экономики БССР в состоянии общественно одобряемого гомеостаза, пожалуй, было бы опрометчиво.