Евгений Васькович: В тюрьме я усвоил закон “Достал нож — режь“

Как изменила тюрьма самого молодого и почти никому не известного политзаключенного? «Наша Нива» побеседовала с Евгением на следующий день после освобождения.

Евгений Васькович — самый молодой из политзаключенных, освобожденных в минувшие выходные. Когда этот парень попал за решетку, ему было всего 19 лет. Его осудили за брошенную в здание бобруйского КГБ бутылку с горючим. Что изменилось в его сознании за время тюрьмы и почему он пять лет тому назад пошел на преступление?

Евгений — жизнерадостный парень с неповторимой широкой улыбкой. Лишь чрезмерная худоба говорит о том, что он несколько лет пробыл за решеткой. В остальном же Евгений выглядит как обычный парень своих лет. Но это лишь внешне — тюрьма оставила отпечаток внутри.

«Но я ни о чем не жалею, — начинает свой рассказ Евгений, — на то время, 2010 год, я был молодым радикалом, которого нравились активные действия. Поэтому я подружился с анархистами и в итоге вышло до того, что мы сегодня имеем».

Евгений рассказывает, как и ради чего он с соратниками готовил акцию у здания КГБ в Бобруйске.

«Тогда перед нами не стояла такая цель, чтобы нанести максимальный ущерб, нет. Мы хотели добиться психологического эффекта в ответ на задержание анархистов в Минске. Мол, кто-то атакует здания КГБ, а их не могут поймать. Мы же хотели провести целую серию таких акций — в Барановичах, Молодечно… А что касается методов, то все было примитивно — мы вычитали в интернете рецепт напалма, месяц готовились, а в ту самую ночь натянули на лицо медицинские маски и бросили бутылки во двор КГБ. О конспирацию тогда даже не думалось.

Это потом, на суде, я узнал, что вели нас давно, а в подвале, где мы делали напалм, была установлена прослушка», — вспоминает Евгений, подчеркивая, что задерживали его не брутально, а «по-интеллигентски».

«Я как раз к сессии готовился, приехал в Могилев. А тут вдвоем заходят сотрудники и культурно так говорят: собирайся. Я сначала не понял, в чем дело — после акции три месяца уже прошло. Я и думать забыл, что за это еще могут привлечь. Но потом все понял и на следующий же день признал вину. Ведь у нас с ребятами был план, что, когда мы видим, что у милиции есть доказательства виновности, то сразу признаемся и привлекаем внимание общественности».


Насчет тюрьмы были романтические представления

Евгений рассказывает, что морально готовился к большому сроку уже в СИЗО.

«Я знал предварительно, сколько мне могли дать. Максимум — 12 лет. Поэтому еще хорошо, что дали «минималку». Да и конечно, на суде не было полного осознания того, что же такое тюрьма. Были какие-то там романтические представления, но потом оказалось, что ошибался», — говорит Евгений и вспоминает самое начало тюремной жизни.

«Первый день на зоне был жутким — я только с этапа, голова трещит, а весь «карантин» выводят на улицу маршировать. Будто бы это армия, а не тюрьма.

А потом я сразу на ШИЗО поехал: контролеру, дескать, не понравился мой католический ружанец (четки) — тот посчитал его «зэковским» и приказал отдать, а я отказался», — рассказывает парень.

Вообще же, Евгению пришлось отбывать ШИЗО ежемесячно по десять дней — в этом выражалось давление со стороны тюремной администрации.

«Один раз меня вызвал начальник отряда и говорит: «Собирайся в ШИЗО». Я ему — за что? А он головой вверх кивает и шепчет: «Они приказали», — говорит Евгений и отмечает, что помимо этого никаких провокаций он не испытывал.

«В тюрьме не было таких людей, которые бы травили меня сами по себе. Все относились по-человечески, — говорит парень. — А что касается прошений о помиловании, то мне предлагали написать их трижды.

Первый раз сам сотрудник милиции психанул. Он начал издалека — о войне рассказывать. Вот, говорит, посмотри, как Линию Сталина построили — чтобы историю помнили. А ты говоришь, что не помнят. Я ему сказал, что Сталин — это палач, и для белорусов позор — им гордиться. Тот сотрудник психанул, стал кричать и вылетел из комнаты.

Потом еще раз уже открытым текстом спросили — будешь? Я говорю — нет. А сотрудник мне отвечает: что, не хочешь в душу плевать? Ну ладно, твое дело. Этот человек ко мне с пониманием отнесся, потому что в тюрьме иначе нельзя — тем, кто там, угрожать бессмысленно.

А вот третий раз уже конкретным кагэбистом был. Поговорил со мной немного, но ничего не добился. Это была принципиальная позиция — я ни при каких условиях не просил бы у Лукашенко милости».


Достал нож — режь

Как рассказывает Евгений, в тюрьме ему приходилось жить «по понятиям», потому что в таких местах на судьбу человека больше влияет не администрация, а авторитетные зэки.

«В тюрьме быстро учишься, понимаешь какие-то жизненные истины, взрослеешь, — говорит Евгений. — Наверное, не отсидев, я бы начал думать так, как думаю сейчас, лишь после 30 лет. А вынес я для себя следующее: во-первых, ко всем надо по-человечески относиться, невзирая на ранги и профессии.

Тот же милиционер — он делает свою работу и сделает ее в любом случае. И если лезть на рожон, то может выйти только хуже. Надо со всеми находить общий язык.

Во-вторых, я хорошо усвоил закон «достал нож — режь». Перед тем, как сделать что-то или сказать, надо подумать — а зачем это тебе?

Если действие без надобности, так и нечего тогда тратить свои жизненные силы. Но если уж что-то пообещал, то сделай.

А в-третьих, я начал интересоваться буквально всем.

По сути, мы живем ради знаний. Вот мне сейчас и то интересно, и это. Ведь каждый человек — это другая жизнь, другие чувства. Я с увлечением слушал в тюрьме истории сокамерников — художников, наркоманов, бизнесменов».

Но как бы там ни было, Евгений признает, что больше всего его дух поддерживали письма с воли.

«Меня просто заваливали письмами. Особенно грело сердце, когда писали незнакомые люди, выражали слова поддержки. А у всех сокамерников зависть, что мне столько пишут. Это же в тюрьме основная отдушина», — признается парень и продолжает.

«Еще мы для себя праздники устраивали, когда Новый Год или День рождения. Если кому посылки были разрешены, то они их просили под дату присылать. Ну и тогда уж пировали. А еще веселую вещь могу рассказать — в тюрьме же голуби почти ручные, так их ловили и лепили на голову короны из бумаги, а на хвост тоже клеили — будто бы жар-птица. И особенно смешно было, когда всех построят, администрация придет, а там среди нас голубь с короной прогуливается. Так и жили», — вспоминает Евгений и говорит, что моменты искреннего смеха были редкими. Чаще всего в тюрьме смеются над «чернухой».


Разум, Воля, Победа

В тюрьме Евгений набил татуировки. Сам захотел. Как объяснил, уголовные татуировки делать он и права не имел: сидел-то ведь как «политический».

«Совы — это из греческой мифологии, они сопровождали богиню Афину и являлись символом мудрой войны, победы, — показывает себе на грудь Евгений. — Ниже наш крест в дубовом венке, который символизирует, что человека не сломить. А слова — это мой личный девиз «Ум, воля, победа» по-гречески. Кроме того, две славянские руны на руках набил».

По словам Евгения, сделали это ему бесплатно — подошвы обуви мастер переплавлял, а потом делал краску. Заметим, что такое тату невозможно вывести даже лазером.



«Я взял лишь самое необходимое — халву, сигареты и туалетную бумагу»

Говоря о своем освобождении, Евгений отмечает, что пока не знает реальных мотивов, которые подтолкнули Лукашенко на такой шаг. Возможно, это кризис в экономике и стремление нормализовать отношения с Западом. Слухи о тяжелом положении в стране доходили и за решетку.

«Люди в тюрьме недовольны властью. Во-первых, из-за того, что они сидят. Во-вторых, что сидят, по их мнению, безосновательно. Конечно, каждый в тюрьме будет говорить, что его осудили ошибочно, или что дали больше, чем нужно. Это нормально, но все же факт такой есть — люди не довольны. Недовольны и те, кто несет службу. Мало кто это выражает в открытую — офицеры боятся, но т.н. «контролеры» довольно свободно рассказывали о том, что на свободе происходит, рассказывали, что с каждым месяцем все труднее становится жить, что цены растут, доллар растет. Даже за решеткой чувствуешь напряжение», — говорит Евгений и возвращается к событиям минувшей субботы, когда он вышел на свободу.

«Пришли в камеру и сказали, чтобы собирался на «этап». Я еще подумал, на какой это еще этап? Что-то подозрительно, — вспоминает Евгений. — А как раз недавно была встреча с матерью — и у меня три сумки продуктов было. Я их оставил ребятам, которым доверял, и пошел, взяв самое необходимое — халву, сигареты и туалетную бумагу. А потом сказали, что выпускают. Повезли меня до вокзала. Конечно, радость распирала, но не хотелось милиционерам свои эмоции показывать. Потом, уже на вокзале, был шок. Меня столько людей встречало — журналисты, друзья, семья. Столько внимания сразу, и с каждым хотелось хотя бы минуту поговорить. Но не привычнее всего было — видеть девушек. Ведь столько лет в одном только мужском коллективе, а здесь лето — одеты все легко. Короче, когда меня встречали, к девушкам старался сильно не прижиматься.

И еще, мне один журналист сказал, что когда приехал меня встречать, то не знал, на какую платформу автобус приедет. Поэтому он просто на плач моей мамы пошел — так далеко его было слышно».

Как дальше устраивать свою жизнь, Евгений пока еще думает. Хочется и привыкнуть к жизни на свободе, и съездить в отпуск. А потом — вернуться к работе.

Васькович надеется, что его возьмут на прежнее место работы в «Бобруйском курьере», «а там уже будет видно».