Алексиевич и война “католиков“ и “православных“

Светлана Алексиевич, выступая на российском телеканале «Дождь», высказала мысль, вызвавшую вал критики: «Такую войну можно начать и в Беларуси: дайте туда танки, дайте туда оружие — и там католики будут убивать православных или кого угодно».

С осуждением выступил даже глава белорусских католиков Тадеуш Кондрусевич. Он совершенно справедливо отметил, что между католиками и православными в Беларуси нет никаких серьезных конфликтов.

Критика в адрес Светланы Алексиевич по этому поводу и правда формально обоснована. Во-первых, соотношение приверженцев одной и другой конфессии исключает сколь-нибудь серьезный конфликт, хоть завали всю Беларусь оружием. Более 80% на одной стороне и 10-15% — на другой. Какой конфликт возможен между ними даже теоретически? Во-вторых, за годы независимости Беларуси, да и в более ранние периоды, никакого межконфессионального конфликта в стране не было и в помине.

Опыт Югославии, где представители одного этноса, католики-хорваты и православные сербы, резали друг друга с остервенением, где страна развалилась по конфессиональному признаку — это совсем не про Беларусь. В Беларуси и правда едва ли не образцовые отношения двух конфессий.

Но означает ли все сказанное, что Алексиевич просто, так сказать, жизни не знает и не понимает свою страну и свой народ? А вот и нет.

В комментарии для TUT.BY писательница пояснила, что ее слова, сказанные на «Дожде», не следует понимать буквально, что это была метафора. Метафора чего, а как небуквально понять сказанное? По-видимому, речь шла об общем ощущении острой конфликтности белорусского общества. Об этом свидетельствует и невнятность формулировки — «католики будут убивать православных или кого угодно». Кого угодно — это значит все всех. Это не точный политологический прогноз, а экзистенциальный страх, ощущение — люди готовы враждовать, конфликтовать, воевать друг против друга, все против всех, есть некое «мы» и «они», враги.

А что — это совсем не так? А когда доблестный ОМОН лупцевал людей, пришедших на празднование 25 марта, отношения между ними на самом деле были столь уж идилличны? И разделял их только политический конфликт, а не ценностный и культурный?

Они не были друг для друга чужаками, носителями разных культурных кодов, жителями разных Беларусей, так сказать?

Многие белорусы ощущают, что им нечем дышать в своей стране. Для многих других эти первые — опасные смутьяны, угроза страшных, чреватых кровью потрясений. Первые — отнюдь не поголовно католики, вторые также не поголовно православные. Ну, а разве раскола нет, пусть не по конфессиональной линии?

Другой вопрос, почему Алексиевич прибегла именно к такой, а не к какой-либо иной метафоре. Конечно, чужая душа — потемки, но стоит вспомнить, что она не раз признавалась в своих симпатиях к русской культуре, выступая на «Дожде», она назвала русскую культуру свои «третьим домом», после матери-украинки и отца-белоруса. Ну так она и мыслит в духе русского видения Беларуси, причем даже не теперешнего, а вековой и более ранней давности. Для русских политическая и геополитическая коллизия в Беларуси выглядела и выглядит до сих пор как борьба между Москвой (Санкт-Петербургом) и Варшавой.

Исторически оно так выглядело не только для них. Стоит вспомнить сюжет из купаловских «Тутэйшых» о споре Восточного и Западного ученых.

В одной из сцен пьесы Восточный ученый, одетый в поддевку и косоворотку, записывает в блокноте, что «Прырода в Русском Северо-Западном крае веліка і обільна — есть суша і водныя басейны, дажэ морэ собственное імелось, но благодара врэдным клімацічэскім веяніям с Запада поіменованное морэ утонуло в Шнеком болоце. Что касается поліцічэскіх граніц обласці, то оне в представленіі здзешніх обшчэрускіх людзей очень туманны. Всё жэ прымечается стрэмленіе расшырыць эці граніцы на Запад».

Облаченный в конфедератку и кунтуш Западный ученый одновременно с коллегой пишет, что «Пшырода на Польскіх Крэсах Всходніх надзвычай буйна і богата; эгзыстуе ленд і водозбёры; край тэн посядал навэт можэ, але, завдзенчаёнц шкодлівым вплывом зэ Всходу, можэтэ пшэісточыло сень в Пінске блото. Цо сень тычы граніц політычных краю, то взглендэм іх у месцовэй людності вшэхпольскей пшэдставене барздо не яснэ. Еднак, спостшэга сень донжэне розшэжыць овэ граніцэ на Всхуд».

Классик, конечно, откровенно стебался, но ведь третьей равновеликой стороны в пьесе нет, тогда собственно белорусская идентичность только возникала. На самом деле и современный классик — Светлана Алексиевич — видит ситуацию через призму столетней давности. С равным успехом она могла бы сказать о том, что Беларуси угрожает конфликт между «поляками» и «русскими», между «месцовэй людностю вшэхпольскей» и «здзешнімі обшчэрускімі людзмі», говоря языком героев купаловской пьесы.

В 2006 году, во время тогдашней избирательной кампании, Алексиевич говорила в моей передаче на «Радио Свобода» о тогдашнем кандидате в президенты Александре Милинкевиче: «Сделать украинскую революцию помогли антироссийские настроения, которые очень сильны в украинском народе. У меня отец — белорус, а мать — украинка, и я знаю, как сильно в Украине не любят «москалей». Это огромная энергия, и это в некотором смысле помогло сделать революцию.

Но белорусы другие люди, здесь такой антироссийскости нет. В 1994 году в деревне мне один старик сказал, что будет голосовать только за Лукашенко, а не за Позняка или Шушкевича. Я его спросила: «Почему?» Он ответил: «Потому что те смотрят на Польшу, на католицизм. А если для русских мы — младший брат, то для поляков мы — быдло».

Милинкевич, кстати, белорус и православный. Но Алексиевич тогда говорила о стиле, о том, кто куда «смотрит». На самом деле далеко не для всех, ориентированных на Европу, магнит — это именно Варшава. Но многим так проще видеть геополитический, ценностный раздел. Или так обозначать его. Алексиевич, в частности.

Мне, кстати, самому доводилось слышать вопросы: а Позняк — не поляк, а Шушкевич — не поляк? Ну вынесем за скобки вопрос, почему главой государства не может быть представитель нетитульного этноса. Хотя, кстати, за все 26 лет независимости все кандидаты в президенты были этническими белорусами.

Молодая нация воспринимает эти вопросы довольно остро. И отклонение от мейнстрима воспринимается как отклонение этническое или конфессиональное. И Алексиевич, не разделяющая, но тонко чувствующая это настроение, его и отражает и выражает.

Она, выступая на «Дожде», говорила не про гипотетический конфликт между натуральными белорусскими католиками и православными, а о конфликте между «католиками» и «православными», о конфликте между культурными типами. Кто за Запад, кто за Европу, кто против авторитаризма — «католики». Это просто кличка.

Некоторое время назад белорусский политолог Петр Рудковский опубликовал очень интересную статью «Панская Польша и беспанская Беларусь», в которой объяснял и доказывал, что весьма значительная часть белорусских католиков — горячо за Лукашенко и даже за Россию. С другой стороны, и среди оппонентов президента и приверженцев евроинтеграции страны большинство — православные.

Политический раздел в Беларуси проходит не по крови и не по вере, на обеих сторонах раздела большинство составляют этнические белорусы и прихожане БПЦ. Причина хотя бы в том, что те и другие составляют подавляющее большинство в стране — католиков, поляков, русских, украинцев, евреев, любых других меньшинств, просто слишком мало, чтобы как бы то ни было влиять на баланс мнений в обществе. К тому же все эти меньшинства внутри себя разделены политически и ценностно примерно в той же пропорции, что и титульный этнос и доминирующая конфессия. В Беларуси все белорусы, в том числе и в смысле взаимного несогласия.

Смысл метафоры Алексиевич — в метках, кличках, речь шла о «католиках» в кавычках, как и о «православных» в кавычках. Для разных политических позиций в Беларуси нет самоназваний, «лукашисты» и «свядомые» — так стороны не называют друг друга и тем более сами себя. Возможно, доля католиков и правда повыше среди оппонентов президента, но она некритично выше средней по стране, при том что она и в среднем невелика. Алексиевич решила окрестить эти стороны конфликта через конфессиональные определения. Может, в случае гипотетического конфликта они и в самом деле именно так и будут обзываться. Но сейчас между конфессиями конфликта нет.

Это не значит, что скрытого, подспудного конфликта, хотя и неконфессионального, нет. Он проявился и в недавней серии акций протеста по поводу декрета о тунеядцах, и в иных формах протеста и несогласия. Это протест католиков? Да нет, конечно. Уж если измерять верой, то это протест в основном православных, конечно же. Протест против власти, в основном также состоящей из православных белорусов.

Алексиевич просто чувствует конфликтность в белорусском обществе, причем конфликтность не только чисто политическую, не только по поводу того или иного решения власти, но и ценностную, конфликтность по поводу того, что правда, а что кривда, по поводу вопросов Беларуси надо быть с Россией или с Европой, для страны образец — Москва или Варшава, а скорее Берлин.

Вот об этом конфликте писательница и говорила. И дело не в том, на чьей стороне в данный момент перевес. Дело в остроте противостояния, в том, что для значительной части общества те, другие, не просто не правы — они чужаки, враги. Ну, а какие клички стороны дают или дадут друг другу — да какая разница? «Католики» и «православные» — в качестве кличек не хуже и не лучше любых других. Есть опыт южных соседей — «фашисты» и «вата».

На мой взгляд, Алексиевич вряд ли права и по существу, абстрагируясь от неточности ее определений. Белорусские западнофилы и русофилы, сторонники президента и его оппоненты вряд ли сойдутся в вооруженном противостоянии. Что сильно не любят друг друга — так это правда. И единственно в этом нобелевский лауреат права. Ну и, может быть, в том, как они будут обзываться в случае, если конфликт обострится до вооруженной стадии. Но до этого, к счастью, пока, на мой взгляд, далеко.

Ее опасение — напоминание, что белорусы, все граждане страны, католики и православные, русские и поляки в кавычках и без, все же один народ и лучше бы им всем опровергнуть страхи своего нобелевского лауреата. Относительно этого прогноза она будет рада едва ли не больше всех, если окажется не права.