Нетипичный фашизм. Заметки «лишнего человека»

В 1942 году, в 10-летнем возрасте Умберто Эко, знаменитый итальянский ученый и писатель, участвовал в школьной олимпиаде, где ему нужно было дать аргументированный ответ на вопрос «Должно ли нам умереть за славу Муссолини и за бессмертную славу Италии?». «Я доказал, что должно умереть. Я был умный мальчик», — напишет много лет спустя Эко в известном эссе «Вечный фашизм».

Эко полагал, что фашизм может принимать разные формы, о чем свидетельствует уже заметная разница между исторически первыми фашистскими режимами в Европе — итальянским, давшим миру сам термин «фашизм», и немецким, национал-социалистическим. Поэтому, чтобы уметь вовремя предотвратить распространение фашистской идеологии, важно иметь представление о типических характеристиках фашизма, не привязанных к какой-то конкретной национальной вариации последнего. Среди отличительных черт фашизма Эко и другие ученые единодушно выделяют в первую очередь традиционализм (культ традиции) и национализм, подкрепляемый, как правило, расизмом и ксенофобией.

На этом фоне фашизм, который обретает все более четкие очертания выступает как нетипичное явление: его идея фикс — не возвеличивание нации, не «кровь и почва», а отстаивание личной диктатуры. Именно это со всей однозначностью зафиксировано в речи человека с голосом похожим на голос Карпенкова. Для обозначения подобных нетипичных форм фашизма в научной литературе существует термин парафашизм. Парафашизм, который проступает в Беларуси, включает такие характерные для фашистских режимов черты, как персоналистический авторитаризм (вождизм), опора на силовые органы, террор как главный политический инструмент, подавление инакомыслия, антилиберализм. Парафашизм — это когда граждане, требующие восстановления законности, объявляются «лишними людьми» и направляются в концлагеря от имени «вождя, который знает, что получил власть не через делегирование, а захватил силой».

Всякий фашизм является своего рода паранойей — в смысле одержимости исключительностью идеи/идентичности, с которой себя отождествляют приверженцы этого мировоззрения. При этом всем фашистским лидерам свойственно параноидальное отождествление интересов государства с личным вождизмом. Однако обнажившийся парафашизм является паранойей особого рода, потому что предметом исключительной одержимости «вождя» является не некая идея (философская или политическая) и не некая воображаемая коллективная идентичность («народная партия истинных беларусов» или «Великая беларусская нация»), а собственно личная власть. Поэтому у нас нет и не появится фашистской идеологии в строгом смысле, но уже намечается и может окрепнуть парафашистский режим, основанный на «criminal self-aggrandizement» пара-президента.

Сriminal self-aggrandizement — криминальное самовозвеличивание, — так в своё время охарактеризовала поведение президента США Дональда Трампа философ Джудитт Батлер. На примечательное сходство в политическом modus vivendi между американским и беларусским (экс)президентами не раз обращали внимание. Но сходство оказывается вторичным на фоне решающего отличия между ними, которое заключается в том, что Трамп всегда понимал, что ему нужно некими реальными успехами завоевывать популярность у граждан и что в государстве, которое он возглавляет, на него, фигурально выражаясь, «есть управа». В результате, схожая одиозность в поведении оборачивалась существенно разными политическими жестами: в то время как Трамп пытался приобрести эксклюзивную вакцину от ковида для американского народа, у нас высказывались оскорбительно в адрес умерших; и если за океаном президент в итоге занял сторону закона, осудив своих сторонников, ворвавшихся в Капитолий, то здесь санкционировали массовый террор против тех, кто выступает за соблюдение законности в стране.

Некоторые черты фашизма, описанные у Эко, принимают в условиях нарождающегося парафашистского режима гротескный характер.

Так, «одержимость идеей заговора, по возможности международного» иллюстрируется не только абсурдными заявлениями властей о посягательствах Литвы и Польши на территорию Беларуси, но и фантасмагорическим разговором опереточных агентов Ника и Майка. Культ героизма, в свою очередь, который в традиционных фашистских идеологиях связан с культом смерти и опирается на различные мифологические источники, в Беларуси находит риторическое закрепление в хвалебно-истеричном «красавцы. Но нужно помнить, что гротескность нашего парафашизма — в первую очередь повод для ужаса, и только во вторую — для иронии, потому что приставка «пара-» лишает этот тип фашизма идеи, но не жестокости — тупой, безмерной, бесчеловечной. Дубинка с натянутым на неё презервативом — вот символ крепнущего парафашистского режима, параноидальный и гротескный одновременно. Гротескная аллюзия на фасции древнеримских стражников, ставшие базовым символом итальянского фашизма.

В 10 пункте своего эссе Эко отмечает: «Вождь, который знает, что получил власть не через делегирование, а захватил силой, понимает также, что сила его основывается на слабости массы, и эта масса слаба настолько, чтобы нуждаться в Погонщике и заслуживать его». Процитированный фрагмент ясно дает понять, что фюрер, захвативший власть силой, нуждается в слабой массе: он нуждается в её нужде в Погонщике. В 13 пункте эта взаимная нужда анализируется уже совсем на другом уровне: от социальной психологии Эко переходит к политической категории «качественного популизма». Поскольку фашизм как политический режим не признает прав личности, фюрер не интересуется такими категориями, как «количество голосов» и «демократическое большинство», а оперирует — и манипулирует — категорией Народа.

«Народ, предстает как качество, как монолитное единство, выражающее совокупную волю. Поскольку никакое количество человеческих существ на самом деле не может иметь совокупную волю, Вождь претендует на то, чтобы представительствовать от всех. Утратив право делегировать, рядовые граждане не действуют, они только призываются — часть за целое, pars pro toto — играть роль Народа. Народ, таким образом, бытует как феномен исключительно театральный».

И далее Эко поясняет, что в условиях и в интересах фашистского режима «реакция отобранной группы граждан» всегда может быть представлена как «суждение народа»».

Эти два последних пункта из эссе Эко кажутся особенно актуальными в связи с объявленным нашими властями Всебеларусским народным собранием, статус которого не определен в Конституции РБ, но которое преподносится как высшая форма демократии. Поступят ли наши «народные кандидаты» так же, как десятилетний итальянский мальчик, который в 1942 году исправно доказал на олимпиаде, что горячо разделяет принципы фашизма? Не будем забывать, что дело не только в детской наивности; это было время, когда все итальянские школьники были школьниками-фашистами, точно так же, как в 1937 все советские школьники были сталинистами. Но какая нужда побуждает современных взрослых беларусов поддерживать режим, который отправляет за решетку тысячи невинных людей? Откликнуться на призыв «вождя» в нынешних обстоятельствах — разве это не означает поддержать сгущающийся парафашизм? Нет? Тогда могут ли «лишние люди» надеяться, что возможные планы по созданию концлагерей и массовые аресты инакомыслящих не будут «по умолчанию» одобрены участниками Собрания?