Политический антагонизм в Беларуси и условия его преодоления

Антагонизм – это непримиримый конфликт между двумя сторонами, обусловленный радикальным противоречием отстаиваемых ими позиций (интересов, принципов, убеждений). Политическое поле Беларуси структурировалось антагонистическим образом уже в рамках предвыборной кампании, а именно тогда, когда Светлана Тихановская при поддержке объединенного штаба провозгласила единственный пункт своей предвыборной программы: проведение новых честных выборов.

На фоне состоявшихся на тот момент задержаний активистов/активисток и двух ключевых кандидатов на участие в выборах (Сергея Тихановского и Виктора Бабарико), а также отказа в регистрации Валерию Цепкало лаконичность предвыборного требования Тихановской выявила со всей однозначностью, что суть их расхождения с тогда еще легитимным президентом заключается в базовом понимании отношения между законом и властью, говоря еще точнее – самого принципа установления связи между законом и властью. Тихановская исходила из принципа верховенства права, то есть из того, что власть при любых обстоятельствах должна следовать закону; Лукашенко – из принципа суверенной власти, а именно, из того, что суверен вправе принимать (чрезвычайные) решения, не основанные на законе, если это необходимо в интересах безопасности государства.

Таким образом, Тихановская в своей предвыборной кампании выступала как приверженница демократического конституционного строя, а Лукашенко – как суверен-диктатор в шмиттовском смысле. Важно понимать при этом, что образовавшийся антагонизм был имплицитно заложен (как возможность) в самой Конституции РБ, которая, с одной стороны, устанавливает представительскую демократию в стране, с другой – наделяет президента исключительной полнотой власти (включая, в точности по Шмитту, право суверена «решать, может ли быть приостановлено действие конституции»). Фактически, это означает сополагание в политико-правовом поле двух суверенов: суверена-народа и суверена-правителя, который уполномочен этот народ представлять.

Отсюда, в свою очередь, следует, что между двумя суверенами может возникнуть антагонистическое отношение в том случае, если второй defactoперестанет представлять интересы первого или, в другой формулировке, если они будут придерживаться существенно разных взглядов касательно того, какая стратегия развития соответствует интересам данного государства. Однако, эта опасная импликация нейтрализуется в Конституции таким важным политическим инструментом, как президентские выборы. В качестве демократической процедуры выборы призваны обеспечивать делегирование властных полномочий лицу, действительно представляющему избирателей, и таким образом предотвращать возникновение разрушительных для общества антагонистических отношений.

Если для народа выборы – это реализация его полномочий как суверена, то для правителя – легитимация его полномочий как суверена. То есть суверен-правитель по определению вторичен по отношению к суверену-народу. Даже исключительные полномочия, закрепленные за президентом в нашей Конституции, не отменяют того, что в основе его суверенной власти должен лежать соответствующий выбор большинства избирателей. Это большинство inconcreto– юридически и политически – воплощает такую абстрактную категорию, как воля народа. Зафиксированная юридико-политическая вторичность суверенного статуса правителя по отношению к суверенному статусу народа предполагает, что назревание антагонизма между двумя суверенами будет переживаться народом как узурпирование власти со стороны правителя (ибо чем меньше он представляет интересы народа, тем меньше в его власти легитимности). Можно сказать, что предвыборная кампания стала этапом стремительного назревания антагонизма или, по меньшей мере, этапом всё более масштабного публичного проявления гражданского неприятия установившегося в Беларуси режима суверенного правления (персоналистского авторитаризма).

Фальсификация результатов выборов привела к тому, что назревавший антагонизм перешел в совсем другую фазу, став причиной самого глубокого в истории Беларуси политического кризиса. В этой связи представляется важным обозначить концептуальную рамку сложившегося антагонистического отношения, то есть взаимосвязь понятий, которая определяет место и работу этого антагонизма в нашем обществе. Обозначение такой рамки позволит затем продвинуться в прояснении возможных условий преодоления антагонизма.

В современной политической теории есть два подхода, в которых формирование антагонизма рассматривается как определяющий элемент политической жизни: первый – это подход Карла Шмитта, второй – Шанталь Муфф. Для Шмитта антагонизм лежит в основании коллективной политической идентификации, осуществляемой в соответствии с противопоставлением Мы и Они, где каждый элемент, принадлежащий «Мы», толкуется как друг, а каждый элемент, принадлежащий «Они», толкуется как враг. Принадлежность «Мы» как основа политической идентичности предполагает народное единство, необходимое для успешного противостояния «Им» как коллективному врагу (например, вражескому государству). В этой связи Шмитт поддерживает форму демократии, для которой плюрализм является контрпродуктивной – и в сущности, опасной, размывающей народное единство – стратегией, так как для политического самоутверждения Мы перед лицом внешнего врага требуются не гражданские дискуссии, а правильные и своевременные решения в интересах укрепления единства этого «Мы», принятие которых делегируется государству (как институту власти).

Муфф разделяет со Шмиттом два принципиальных теоретических положения: во-первых, что различение мы-они является предпосылкой определения и существования идентичности; во-вторых, что антагонистические отношения выявляют пределы рационалистической концепции политического, нацеленной на достижение рационального консенсуса между конфликтующими сторонами. Ключевое отличие её теории от шмиттовской заключается в признании основополагающей роли плюрализма в демократическом обществе.

Таким образом, для Муфф различение мы-они является структурным принципом, формирующим плюральную демократическую социальность. Отсюда для Муфф возникает вопрос о возможности преодоления, а еще лучше – предотвращения возникновения антагонистических отношений между различными «мы-они» в плюралистической демократии. В результате задачу современной демократической политики она видит в том, чтобы «трансформировать антагонизм в агонизм», то есть в такое противостояние мы-они, при котором «они» рассматриваются не как враги (которые представляют угрозу для нашего существования), а как противники.

Мой тезис заключается в том, что очерченные два подхода задают крайние пределы (экстремумы), отталкиваясь от которых и можно наметить концептуальные условия преодоления политического антагонизма в беларусском обществе. Грубо говоря, нужно искать некую третью модель, располагающуюся «между» этими двумя экстремумами. То есть сложившееся у нас антагонистическое отношение в различной степени определяется и шмиттовской, и муффианской оптикой, однако же не совпадает в полной мере ни с одной из них.

Лукашенко в своей первой речи на ВНС с поразительной отчетливостью актуализировал шмиттовскую категориальную оппозицию Мы-Они, совершенно недвусмысленно трактуя этих «они» («мятежников») как врагов государства и показательно объединяя под этой категорией врагов внешних («кукловодов») и врагов внутренних («марионеток»). В свете этой оппозиции призыв к единству, отраженный в лозунге ВНС, имел в виду не преодоление антагонизма между «мы» и «они», а необходимость политической консолидации и укрепления народного единства перед лицом внешней и внутренней угрозы для государства. Излишне напоминать, наверное, что при всей своей неоднозначности теория Шмитта, даже в самых её опасных положениях, встречает внимательное отношение постольку, поскольку объясняется ситуацией в европейской международной политике в первой трети 20 века. Когда же а-ля шмиттовский понятийный аппарат становится основой официальной риторики руководителя современной Беларуси, приходится констатировать, что речь идет о конструировании собирательного образа «врагов народа» с целью аффективной популистской мобилизации, необходимой этому руководителю как для подкрепления собственной политической миссии («гаранта безопасности»), так и для народного одобрения предлагаемой им стратегии политической борьбы с «врагами» (см. Цена молчания и новый социальный контракт).

Даже подкрепление антагонистической риторики массовыми репрессиями не позволяет непротиворечивым образом применить к беларусской реальности концепцию Шмитта. Немецкий мыслитель понимал антагонизм между Мы и Они самым радикальным образом – как противостояние политических единств, предполагающее их готовность к войне (в классическом смысле). Очевидно, что суггестивное лукашенковское «Мы» не имеет под собой того референта (означаемого), которое подразумевалось у Шмитта. Само проведение ВНС было безуспешной попыткой создать иллюзию того, что в Беларуси якобы имеет место народное политическое единство, сплоченное вокруг главы государства.

С другой стороны, подчеркнуто силовая интерпретация борьбы за власть в речи Лукашенко – согласно которой, «Они» пытались захватить власть, но не смогли его одолеть, – тоже симптоматично отклоняется от реальности. Это «Они» также не имеет реального референта в шмиттовском смысле, то есть не отсылает к некоему политическому единству, противостоящему беларусскому народу и готовому к военному столкновению с ним. Что касается воображаемого силового спарринга, то и в этом плане риторика Лукашенко далека от реальности и нацелена исключительно на генерирование необходимого коллективного аффекта. Со стороны протестующей части гражданского общества никакой попытки захвата власти – в смысле силового отнятия власти у руководителя государства – не было. Весь протест был попыткой добиться от действующей государственной власти отмены нелегитимных решений и проведения выборов в соответствии с законом. Таким образом, востребованность шмиттовских категорий в риторике Лукашенко объясняется тем, что задаваемая ими оптика – структурирование политического поля – позволяет обосновать применение насилия по отношению к протестующим и инакомыслящим.

Однако, как уже было отмечено ранее, политический антагонизм в Беларуси формируется не по шмиттовской логике. Исходной линией конфронтации выступает вопрос об отношении между суверенной властью и легитимностью. После 9 августа противоположные позиции по этому вопросу переросли в конфронтацию между санкционированным беззаконием, повлекшим человеческие жертвы, и протестным движением за соблюдение законности. Здесь следует подчеркнуть, что народ как политическое сообщество тоже, конечно же, не может мыслиться по-шмиттовски, так как не представляет собой монолитного единства, а должен мыслиться плюрально – как сообщество граждан, придерживающихся разных политических позиций. Есть достаточно оснований полагать, что лукашенковская вертикаль понимает, что беларусский народ представляет собой плюралистичное политическое сообщество. Об этом, что примечательно, свидетельствовали, в частности, специфические жесты оправдания со стороны главы государства и энергичная полемика с политическим «врагом» на ВНС. Всё это диссонирует с а-ля шмиттовским фреймированием «народа» как политического единства.

Если зайти теперь со стороны другого экстремума – теории радикальной плюралистической демократии Муфф – то и здесь нужно отметить ряд моментов, не позволяющих в полном объеме руководствоваться этой оптикой для понимания и преодоления антагонистического отношения, приведшего к политическому кризису в нашей стране. Самое принципиальное расхождение связано с тем, что для Муфф объектом анализа являются современные либерально-демократические общества, которые построены на общественном консенсусе касательно ключевых демократических институтов и ценностей. Именно существование этой разделяемой всеми основы – я буду называть её в дальнейшем демократической рамкой – препятствует тому, чтобы конфликтующие стороны рассматривали друг друга как подлежащих истреблению врагов. То есть названная демократическая рамка выступает своего рода общим благом, которое является sine qua non избавления плюрального общества от деструктивности антагонистических отношений.

Согласно Муфф, надежность, то есть объективная значимость, демократической рамки позволяет – при посредничестве легитимных политических каналов – переопределять (потенциальный) антагонизм в социальных отношениях в агонизм, врагов – в противников.

В противоположность вышесказанному в беларусском обществе кризис возник как раз вследствие того, что демократическая рамка, декларируемая в Конституции страны (институт выборов, ценность свободы и т.д.), оказалась недейственной, не имеющей общезначимой силы. Поэтому политическое противостояние изначально определяется тем, что стороны не признают легитимность оппонента, что собственно и переводит его в статус «врага». Тем самым исключается возможность легитимации конфликта, которая и составляет, по Муфф, демократический инструмент «укрощения» антагонистического отношения, позволяющий избежать различных форм насилия – от авторитарного правления до физического подавления.

И все же, несмотря на то, что состояние общества, в котором мы находимся, существенно отличается от либерально-демократической модели, рассуждения Муфф содержат положения, которые могут стать опорными точками для выстраивания стратегии преодоления антагонизма в наших условиях. Прежде всего мне представляется, что центральный тезис, который она выдвигает в полемике с либеральной идеологией, может быть взят на вооружение и при анализе беларусского политического кризиса. Тезис звучит следующим образом: «Демократия нуждается в совмещении дистинкции мы-они с признанием основополагающей роли плюрализма». Адресуя эти слова западным либерально-демократическим обществам, Муфф исходит из того, что либеральная идеология уклоняется от признания и артикуляции возникающих в обществе антагонистических оппозиций «мы-они». Обращаясь к беларусскому обществу, можно, в свою очередь, сказать, что здесь действующая власть уклоняется от признания и (допущения) легитимной артикуляции существующего в обществе плюрализма политических позиций. Как видим, формально, задача остается одной и той же – нужно совместить оппозицию мы-они с признанием плюрализма. Однако различие фактических форм демократии на западе и на востоке предполагает, конечно же, существенно разное решение этой задачи.

В Беларуси ни одна сторона политического конфликта не уклоняется от признания антагонизма. При этом официальная власть отчетливо артикулирует его шмиттовским образом, то есть как противостояние «врагу». Таким образом, главная социально-политическая задача на сегодняшний день заключается в том, чтобы добиться переведения идеологически сконструированных «врагов государства» в статус политических противников, – это и будет означать совмещение оппозиции мы-они с с признанием плюрализма. В этой связи еще две идеи Муфф заслуживают, как мне кажется, особого внимания. Первая идея заключается в том, что переведение объявленного «врага» в статус противника возможно при условии, если между сторонами существуют некие «связующие узы», то есть если стороны «считают себя принадлежащими к единому символическому пространству, внутри которого и происходит конфликт». Как отмечалось ранее, в либерально-демократических обществах такого рода связующее символическое пространство обозначается демократической рамкой.

Соответственно, необходимо задаться вопросом, что могло бы послужить связующим элементом в нашей ситуации, когда демократическая рамка не имеет общезначимой нормативной силы? Есть ли некая ценность, актуальная для обеих сторон, то есть – разделяемая ими, даже если они по-разному интерпретируют смысл этой ценности и правильный способ её сохранения? Рассуждая пока чисто теоретически, можно утверждать, что из внутринациональной перспективы такой ценностью могла бы выступать независимость страны, её политический суверенитет.

Вторая важная идея заключается в том, что агонистические отношения (отношения между политическими противниками) строятся на признании сторонами неразрешимости их конфликта рациональным путем. Отсутствие рационального решения конфликта составляет главную пружину агонистической демократии и означает, что ни одна из сторон не согласна отказаться от борьбы за власть – за обретение (временной) гегемонии в обществе. Радикальность этой идеи Муфф созвучна нынешней беларусской ситуации, в которой конфронтируют два прямопротивоположных «гегемонистских проекта» – авторитарно-диктаторский порядок versus конституционный порядок, – так что никакой рациональный консенсус, преодолевающий конфронтацию между ними, невозможен. Подчеркивая непримиримость конфликта, Муфф принимает во внимание аффективное измерение политического. Фактически, продвигаемая ею модель агонистической демократии может быть определена как политика аффекта, так как предполагаемая этой моделью адверсативная конфигурация (от англ. аdversary – противник) позволяет, согласно Муфф, демократическим образом осуществлять канализацию страстей, сопряженных с борьбой за власть. При этом, напомню, в её теории существует такой принципиальный гарант «укрощения» аффектов, пронизывающих антагонистическое отношение, как демократическая рамка, которая позволяет полагаться на то, что конфронтация между противниками будет реализовываться в соответствии с принятым ими набором демократических процедур. Если кратко, то получается, что адверсативная конфигурация, или демократический агон, – это антагонизм «с человеческим лицом», то есть легитимное противостояние в борьбе за гегемонию и власть, которое избегает перехода к авторитарному произволу и применению физического насилия.

Целью Муфф было актуализировать политическое в либерально-демократических обществах, то есть позволить проявиться разным формам непримиримых конфликтов, упредив при этом их превращение в антагонизмы в шмиттовском смысле (по принципу «друг/враг»). Поэтому для нее легитимация конфликта предполагает в первую очередь его опознание и легитимную артикуляцию посредством соответствующих агонистических политических каналов. В нашей ситуации антагонистическая («враждебная») артикуляция конфликта уже произошла, равно как и авторитарный произвол вместе с применением физического насилия. В этой связи агонистическая модель представляет интерес как возможный путь преодоления нынешнего политического антагонизма (и кризиса в целом). Однако для нас переход к агонистической демократии – то есть легитимация конфликта – требует в первую очередь преобразования фактического (а не гипотетического, как у Муфф) отношения врагов в отношения противников. В этом плане освобождение политзаключенных и прекращение преследований инакомыслящих государственными органами представляется базовым шагом для легитимации противников нынешнего политического режима именно в качестве противников (а не врагов). Следующим шагом должно было бы стать обсуждение противостоящими сторонами условий и процедур дальнейшей легитимной артикуляции конфликта.

Если отталкиваться от определения агонистической демократии как антагонизма «с человеческим лицом», то в Беларуси, совершенно очевидно, имеет место дефицит «человеческого» в отношении действующей власти к своим политическим противникам. Здесь мы снова возвращаемся к вопросу, как возможно восстановление демократической рамки в нашем социально-политическом поле? В этой связи необходимо подчеркнуть, что в условиях беларусского авторитаризма препятствием для актуализации и развития демократической политической жизни было в первую очередь морально-этическое непризнание ценности свободы и мнения рядовых граждан, неуважение к позиции Другого и, в конечном счете, – к лицу, к личности. Соответствующие демократические принципы хотя и были зафиксированы в Конституции, однако существующие социально-политические практики, паттерны поведения и «неписанные» нормы коммуникации их не подтверждали.

В итоге, когда граждане решились на политическую конфронтацию с режимом, в сложившейся системе власти не оказалось морально-этических тормозов, которые помешали бы отнестись к протестующим как к инородному препятствию, подлежащему устранению. Поэтому для нас путь к нормализации и развитию демократической политической жизни пролегает первоначально не через опознание (потенциальных) антагонизмов (антагонизм уже оголился с максимальной остротой), а через актуализацию морально-этического горизонта демократической общности, который имеет конститутивное значение во всех человеческих интеракциях.

Поскольку наш политический кризис характеризуется тем, что демократическая рамка не выполняет свою общезначимую нормативную функцию, требуемая актуализация морально-этического горизонта может быть достигнута благодаря последовательному дискурсивному совмещению безусловной ценности независимости нашего государства с признанием персональной ценности всех его граждан/гражданок, то есть каждого/каждой в отдельности. Только в этом случае мы сможем прийти к демократии, в которой дистинкция мы-они будет совмещаться с признанием основополагающей роли плюрализма.