Давайте придумаем деспота, или Как мы творим Лукашенко

Давайте придумаем деспота,
Придумаем, как захотим.
Потом будет спрашивать не с кого,
Коль вместе его создадим.
Булат Окуджава

В 1994 года, когда к власти пришел Лукашенко, мой друг, схватившись за голову, сказал: "Этот человек символизирует все, что я ненавижу".

Растолковывать было не нужно: друг, близкий к политике интеллектуал, был в ужасе от того, что у руля власти становится грубый "колхозник". На целых пять лет!

Мысль о втором, а тем более – о третьем и о четвертом сроке не приходила в голову никому. Напротив, было ощущение случайности, нелепой привнесенности Лукашенко в наш "дивный новый" мир.

Сегодня многим ясно: Лукашенко – президент не случайный, напротив – закономерный, и секрет его выживаемости объясняется не "государственным тоталитаризмом" и "террором", а тем, что он удивительно умело "попал" и в ситуацию, и в народ, и в нас с вами, да, мои свободомыслящие друзья. Потому что наличие деспота во главе государства еще не означает автоматического режима деспотии. Короля делает свита. В чем мы – часто против собственной воли – и преуспели.

В этой статье я остановлюсь на семи способах "создания деспота", причем, не только со стороны электората, как принято считать, но и со стороны самого, что ни на есть, "антиэлектората".


Итак, способ № 1. Принцип упреждения.

Обычно в связи с внушительным сроком, который наш "гарант" отбывает на троне, говорят о рабстве массы, поминутно сверяющейся с установлениями тирана. Ничуть не бывало.

Для массы наличие Лукашенко – режим фоновый, бессознательный. Он просто существует. Есть кого поругать, есть над кем подхихикнуть, есть за кого проголосовать. При известном недоверии белорусов институциям, которые за 20 лет так и остались для многих абстракциями (так, по опросам НИСЭПИ, 20% белорусов не верят вообще никаким институциям – ни государственным, ни негосударственным), не так уж странно доверие реально существующему человеку, пусть даже он и неоднократно обманывал. А кто не обманывает, скажет "простой человек", и будет прав.

А если по совести, вопрос доверия и не ставится: Лукашенко просто есть. Как погода. Можно ли доверять погоде?

У людей существует древняя бессознательная тактика взаимодействия с погодой. Если идет дождь – берут зонтик. А лучше, чтоб он всегда был с собой. На всякий случай.

Эту тактику назовем "принципом упреждения". Немолодая женщина, живущая в провинции, здраво видящая ситуацию в стране, идет голосовать за ныне действующего главу, говоря: "Все равно же его изберут."

Тем же мотивируется большая часть страны. Это не послушание и не безнадежность. Скорее, максима: "трэ жыць, як набежыць", внутренняя "сверка тактик" с теми людьми, рядом с которыми она живет, а до нее жили отцы и деды.

Но было бы ошибкой считать, что таким образом действуют только "люди простые и некнижные". Люди стараются упредить ситуацию – это правило, а не исключение. По принципу упреждения организует свою деятельность и другая сторона: "гарант" ничего еще не сказал и не сделал – а шорох озвученных предчувствий уже поднимается...


Способ № 2. Лукашенко как Люцифер

Для оппозиционных и полуоппозиционных кругов Лукашенко играет вряд ли более осознанную роль, чем для "народа". Хотя и куда более значимую.
Главная функция "гаранта" – вызывать прилив адреналина у оппонентов. Вспоминаются слова Ж.-П. Сартра о незавидной доле атеиста в буржуазной Европе начала ХХ века: "Атеист — это был чудак, бесноватый...; это маньяк, одержимый господом богом настолько, что, куда ни глянет, всюду видит его отсутствие, рта не может раскрыть, чтобы не упомянуть его имени, одним словом, это господин с религиозными убеждениями".

В отличие от флегматичного народа, которому все – Божья роса, отношение наших политиков к Лукашенко в сартровом смысле религиозно. Тем самым "гарант" бесплатно получает дополнительный штат пиарщиков – и это вместо инициатив оппозиции, которые ждут не просто пиара, но воплощения (а может быть, даже задумки?).

Этому, например, способствует представление Лукашенко всесильным душителем свобод. Беда этого представления в том, что оно "попадает" лишь в тех, кто и без того все понимает. Оно не попадает в рядового белоруса. И причина – не в недоступности информации. Беда в том, что он вовсе не жаждет удушаемых свобод (отсюда логически проистекает вывод: оппозиционеры либо лгут, либо хотят каких-то "нехороших" свобод, либо жаждут хороших денег за дестабилизацию статус-кво). Напротив, он боится хаоса, хочет централизации и уважает силу.

Случайно ли за три месяца после декабря 2010 число людей, считающих, что они не находятся в оппозиции к режиму, увеличилось с 56.0% до 63.8% (причины разные – и далеко не только страх). Так что восклицая о всесилии "народно избранного", мы каждый раз подрубаем и без того хилый сук, на котором гнездимся.


Способ № 3. Белорусский политик: в "пролете" над страной.

Возможно, для многих – не обязательно сторонников Лукашенко – он, кроме прочих, имеет и следующий плюс: является гарантом того, что к власти не придет оппозиция.

Здесь есть две проблемы. Первая связана с самим понятием "оппозиция", вторая с тем, почему оппозиции не верят те, кого она хочет воодушевить своим примером?

Начну с того, что среди оппозиции (если понимать под ней не узкую прослойку политиков и околополитиков, а тех, кто не согласен с установлениями "верхов") – множество "хороших и разных", здравых и порядочных людей. Почему мы их не видим и не слышим? Вернее, почему мы видим и слышим по преимуществу не их?

Не стоит объяснять это тем, что лучшим людям страны закрыт доступ на ТВ. Половина Беларуси ходит в интернет – и не самая глупая половина. Однако социальные сети, интернет-издания, Ютуб и т.д., тоже, как правило, выносят на поверхность не "ум, честь и совесть", а "пену дней". Они лучше пиарятся? Они беззастенчивы и наглы? Да, но не только.

Лукашенко тасует кадры, и "ператрахивание аппарата" уже давно стало притчей во языцех. Но и оппозиция "самоператрахивается" – уже не по указу власть предержащих, а по собственному желанию (достаточно вспомнить предвыборный исход из ОГП в ГоП). В итоге этого спонтанного переструктурирования на поверхность выплывают одни и те же типажи, навязчивые маски, амплуа, в свете чего персоносфера белорусской политики выглядит непрезентабельно. И потенциальный избиратель, "модальная личность", это чувствует.

Этот модальный белорус – человек середины, конкретного и здравого смысла. Это не значит, что он непременно остановит свой взгляд на том, кто похож на него самого. (Помню, как в день выборов в 1994, подвыпивший мужичонка изумлялся на улице: "Он же – как я. Это что, значит, и меня могли избрать?" И качал головою, мол, вот ведь как оно... неправильно как-то).

Тем не менее, рядовому белорусу не по душе сами имиджи наших политиков. Назовем лишь некоторые из них (эта тема для отдельной статьи): "жертвы", "интеллектуалы", "комсомольцы", "клоуны", "торговцы искренностью". Иногда эти амплуа идут в связке.
Белорус жалеет жертв. Не так, как в 90-е: там время было такое. Не так, как русские (вспомним, как воспарил Ельцин на фразе "Борис, ты не прав!), однако жалеет. Но, прикинув, идет все же за победителем.

Тут работают две тенденции: древняя и современная. С одной стороны, победа сама по себе сакрализует образ власти, с другой, в нынешней Беларуси вполне прижился западный культ успешности. Успех санкционирует правоту лидера.

Интеллектуалы – с их западными степенями и ладно сшитыми пиджаками –раздражают. Раздражают красивые, никогда не сбывающиеся прогнозы. Самодовольство первых учеников. Презрение к тем, кто находится ниже их на социальной лестнице. Голливудски-белозубые улыбки и непонятные словечки. Вездесущность: посольства и приемы, приемы и посольства. Их манера делить жизнь между Варшавой, Брюсселем и австрийскими горнолыжными курортами (без отрыва от решения судеб Отчизны). Раздражают их гламурные празднества не просто в дорогих, но очень дорогих ресторанах.

И при этом белорусский обыватель чует: потенциально эти удачники – тоже жертвы, как высоко бы не воспарили. Лузеры. Что у них кишка тонка. Как и оказывается.

Еще один типаж: его различит любой, кто жил в СССР – освобожденный комсомольский работник. Неглупый, циничный, менее белозубый, но более зубастый, нежели интеллектуал. Практичный. Умеющий стричь купоны с любой ситуации. Обожающий порассуждать о нарушенном социальном контракте между народом и государством, а также о том, что народу надо "немного больше свободы". Именно это "немного больше" он и собирается дать.

Практически в том же виде он встречается и в вертикали, среди так называемых "голубей", которые, впрочем, без особых душевных колебаний перелетают в стаю "ястребов". В этом его беда: вероятно, этот персонаж имел бы большее количество шансов, нежели другие, если бы не существовало его абсолютных аналогов среди власть предержащих. От добра добра не ищут, думает белорус, т.е. здравый человек: но те уже нажрались, а эти, новенькие – нет.

Не буду детально о "клоунах" (или, как ныне модно говорить, "троллях"): главное – назвать тип, а ассоциация появится сама. Клоун – на то и клоун, чтоб быть битым, на арене ли цирка или в политике. Впрочем, амбиции клоунов, как правило, ограничиваются самопиаром: они шумны, но в сущности осторожны. Отсюда – закономерное следствие: те, кто не толчется в фэйсбуке, их просто-напросто не видят.

И наконец, торговец искренностью. Если интеллектуал самодоволен, то торговец искренностью самоупоен. Он хороший оратор. Он радикален и при этом "пронырлив, как коростель". Главное его достоинство (а для политика это и впрямь достоинство) – размытое различие между правдой и ложью, что позволяет ему быть убедительным в самых противоречащих друг другу словам и поступках. Словом, человек, похожий на Лукашенко (впрочем, эти характеристики не исчерпывают политической фигуры Лукашенко. Вообще же "гарант" объединяет черты разных типов, кроме, разве что, интеллектуала. Но кому сейчас нужен интеллектуал?). Проблема такого претендента в том, что этот имидж в Беларуси сработал без малого 20 лет назад и в замене пока не нуждается.

Разумеется, это не все амплуа, есть и другие. Есть и те, кто вызывает искреннее уважение последовательностью своей (подчас самоубийственно-смелой) позиции, как, например, Николай Статкевич. Общее одно: вряд ли все они вкупе (а тем более, в отдельности) могли бы победить "гаранта" даже на самых "чэсных" выборах. Он один вмещает их всех.


Способ № 4. Антипиар: сектантство, шпионство и прочие маленькие радости.

Бурному пиару Лукашенко сопутствует бурный же, хоть и невольный антипиар себя самих. Ну что ж, последовательно. Если уж рубить собственный сук, то со всех сторон.

Приведу несколько примеров. В первую очередь, это тоталитарная битва против "тоталитаризма". Когда некий ("наш") блогер сжигает книги некого ("ненашего") писателя – вокруг убогого костерка витает дым совсем иных костров. Дело не только в том, что этим действом он ставит присяжного борзописца в ряд Манна, Толстого, Фейхтвангера: еще важнее, что этой демонстрацией блогер говорит: аутодафе – лучший способ борьбы с врагом. Не случайно его пост в ЖЖ называется "Mein Kampf", хотя по ряду объективных и субъективных причин сами эти слова, как и костер, должны были бы быть для него под двойным запретом.

Затем, дрязги и междуусобицы в оппозиционной среде. Они "имели место быть" и раньше, но сор из избы все же старались не выносить. Теперь выносят – и швыряют им друг в друга и в потенциальных избирателей: чтоб все знали, кто есть ху.

Из недавних примеров – то ли имевшая, то ли не имевшая место быть кража денег, симок и паролей от аккаунтов оппозиционных групп "ВКонтакте", "Надоел нам этот Лукашенко" и "Только ШОС!". Несколько дней истерики со стороны всех участников инцидента (а также их интернет-"френдов") показали: да, у нас у всех рыльца в пушку, да, мы нимало этого пушка не стесняемся, зато у нас все открыто, все на публику, все "транспарентно".

Истерическая тональность обсуждения ситуаций для нас уже не новость: ею пробавляется и Лукашенко, и его антиподы. Новое, пожалуй, внеситуативная истеричность, "истеричность впрок", на будущее, вероятно, чтоб жизнь медом не казалась. Взвинченность. Крик.

Проблема в том, что это совершенно бесполезно. Истерика впрок не срабатывает: она "работает" в экстремальных ситуациях (война, революция, жестокий кризис и т.д., и т.п) – да и то не всегда. Сейчас таковой ситуации не наблюдается.

Потому высказывания под рубрикой "находиться над схваткой – значит, быть сволочами" вносят примерно столько же конструктива, как шаманские камлания. Следовало бы поставить вопрос: хотим ли мы изменить что-то в реальной политической ситуации или просто "выкрикнуть слова, что давно лежат в копилке"?

Если второй вариант – почему бы и нет? Взял и выкрикнул. Если же первый – то называть "сволочами" тех, кого хочешь привлечь на свою сторону, по меньшей мере, недальновидно.

Подобные "инициативы" – дополнительный бонус Лукашенко: истерика априори – признак слабости, попытка перекричать то, что перекричать невозможно.
В свете этого примечательны все более жесткие "лейблы", которые вешают друг на друга противники Лукашенко. Достаточно вспомнить осеннее обострение групповых противоречий на тему "мовы" и "языка".

Вряд ли г-н Дубавец и впрямь считает "крыху рабамі" более 90% населения, но политическое затишье требует всплеска – и нужный всплеск организуется – хоть и ненадолго. Буря даже не в стакане воды – в чайной ложечке. Но как в старом анекдоте про те же ложечки: они-то нашлись, а осадочек остался. Осадочком и пробавляемся.

Добавлю: злоба, подозрительность, взаимные тычки, а то и драки представителей демократического лагеря страшны не только тем, что усиливают позиции Лукашенко (о чем многократно говорено). Они страшны тем, о чем некогда писала еще Ханна Арендт: о том, что тоталитаризм – удел не крепко спаянного коллективистского общества, как принято было считать. Напротив, вирус тоталитаризма возникает там, где индивиды атомизированы, изолированы: именно потому они видят власть самой крепкой сцепкой между собой.

Это к тому, о чем уже говорилось в начале: кроме всего прочего, Лукашенко является еще и гарантом, что эти люди не придут к власти. И этот взгляд более верен не для так называемого "народа" (который данными проблемами "не заморачивается") – для тех, кто не читает "СБ" и не смотрит БТ, а как раз-таки ориентируется в независимых СМИ. В свете этого если у нас и нет сейчас тоталитаризма – то опасность его есть. И не обязательно при Лукашенко. И не обязательно его усилиями: мы справимся и своими. Вряд ли по Оруэллу – по Хаксли, но хрен редьки не слаще: тоталитаризм в мышлении людей (добровольно избранный тоталитаризм) подпитывается жаждой централизации. А при разброде в лагере демократов она неизбежна.

В последнее время у нас появился новый национальный атракцион "Шпионские страсти". Игрой в шпионов развлекается не только государство (дело Суряпина, дело Гайдукова): она изрядно развлекает и свободомыслящую среду.

Становится правилом, нет, даже законом поиск компромата – "на сейчас" и впрок: тут показательна скорость "Хартии" в развенчании светлого образа Чуденцова – в девичестве Зуева. Умопомрачительно быстрая реакция, невозможная в случае отдаленного противника, но возможная в случае бывшего союзника, на которого "заводят дело" еще в пору союзничества. По ведомству шпионских страстей проходит и приверженность "скринам", одновременно обостряющая азарт и паранойю: ну, кто, кто первый успеет тиснуть в ФБ скриншот личной переписки?! Если учесть и без того низкий индекс доверия у современных белорусских граждан, то эту виртуальную игру не стоит недооценивать: она может разъесть реальность, что потихоньку и делает.

О чем, как не о разъедании социальной реальности, плоти социума, свидетельствует, например, популярный дискурс о том, была ли великой и отечественной Великая Отечественная война? Логика, вероятно, такова: если Лукашенко – за, мы – против. Если Россия празднует день 9 мая, то мы должны его проклясть (упускается из виду деталь: тот же праздник, только на день раньше, отмечается по всей Европе).

То, что 80% белорусов (замечу – потенциальных избирателей) считает войну главным событием ХХ века, для сторонников этого дискурса – мелочь, которой можно пренебречь. И когда известный блогер с удовлетворением констатирует, что исключил из интернет-друзей 62 тупых мутантов пропаганды, опубликовавших на своих "стенках" поздравления с 9 мая, возникает вопрос уже не о мутантах – о манкуртах: неужели его семью война обошла боком? Или деды переворачиваются в гробах... Такими нехитрыми путями и разъединяется социум...

В "разъединительный реестр" можно включить более частные инициативы: идею создания "правительства в изгнании"; троп "прислужники режима", употребляемый по отношению ко всем, кто не уехал и т.д., и т.п. Создается впечатление, что ставка сделана на самоуничтожение не только оппозиции, но и общества (ибо общество – это те, кто сообща) – и похоже, с таким положением дел все согласны. Если бы столь трогательное единодушие да по другим вопросам – мы многого бы могли добиться.

В связи с этим, возможно, следует внести коррективы в нашу излюбленную метафору – оппозиции как гетто. Если прежде она и впрямь напоминала гетто, то теперь –совокупность сект.

Что такое гетто? Субкультура, отгороженный участок социального пространства, где все чем-то связаны и в чем-то равны. Общей судьбой связаны. В общей беде равны. При большом желании оттуда можно выбраться в господствующую культуру (в нашем случае – в политику), став ее частью.

Гетто не претендует стать главной силой всего общества. А вот секта претендует. Она не декларирует равенства: у нее всегда есть вождь-вдохновитель.
Впрочем, голос главного сектантского идеолога слышен только в секте: он практически не выходит наружу, из "тусовки". Потому неудивительно, что, судя по мартовским опросам НИСЭПИ, с Лукашенко на выборах могут конкурировать только политики по имени "нет ответа" и "затрудняюсь ответить". Политики, имеющие имена собственные, глубоко внизу.

Вывод все тот же: нам давно уже не нужен Лукашенко. Все с собой мы сделаем сами.


Способ № 5. Презрение к концепциям и идеям

Оппозицию часто упрекают в том, что у нее нет концепции выживания общества, а Лукашенко – в том, что у него нет национальной идеи. В итоге забывается о том, у кого чего нет, и дискурс скатывается к кэрролловскому абсурду: "едят ли кошки мошек, и едят ли мошки кошек"...

Можно возразить по обоим поводам. Национальная идея у Лукашенко есть – проблема в том, что она нам не нравится.

(Мы предпочитаем считать, что у нас нет нации – есть население (и эта формула много говорит о нас самих и нашем отношении к согражданам). Не хочу сказать, что белорусскую нацию создал Лукашенко: ее – в нынешнем варианте создали 20 лет независимой государственности – с оппозицией, Лукашенко, бизнесом, интернетом, культурой, и т.д., а главное – с людьми, живущими в стране)

В нас блуждает приятное представление, что нация – это "мы за все хорошее против всей фигни". Увы, это не так: тоталитарные режимы вовсе не отменяют нацию, а тем более – режимы, подобные нашему.

(Вероятно, Лукашенко был бы не прочь бы стать тоталитарным диктатором, но тут, как в псевдоукраинском анекдоте про слона и пуд конфет: зьисть – так он зьисть, да кто ж ему дасть. Время не то, геополитическое положение не то, закрытость общества невозможна... Словом, много причин)

Скажу более: по параметрам научным белорусы вполне отвечает утвердившимся на Западе представлениям о том, что такое "нация". К слову, им отвечают такие непохожие друг на друга нации, как англичане и турки, египтяне и шведы, израильтяне и ливанцы. Понятие нации имеет четкие формальные контуры (см. работы Геллнера, Андерсона, Хобсбаума и др.).

"Мы такие" – не потому что наша нация не сложилась. Просто вот такая у нас нация.

Теперь об отсутствии концепций выживания общества у оппозиции. Неужели же их тоже нет? "Чего не хватишься, всего у нас нет", как говоривал булгаковский Воланд.

Да есть же. Достаточно вспомнить предвыборную программу Ярослава Романчука, касающуюся миллиона новых рабочих мест; попытки выстраивания "гражданского договора" со стороны "Говори правду"; исследования БИСС, проекты "Будзьма", инициативы Владимира Мацкевича и т.п. Есть концепции национальные и наднациональные, рациональные и ираациональные, концепции для элиты, для народа, для всего и всех, включая "черта лысого" (не персоналия, а художественный образ). Да у нас куда ни глянь – всюду концепции.

Нет острой ситуации, при которой эти концепции жизненно бы понадобились людям, как это было в 1990-е годы с концепциями Позняка, Шушкевича, Карпенко, Лукашенко и др. Тогда был слом эпохи. Сейчас эпоха не сломалась: она идет себе потихоньку-помаленьку. Люди не растеряны: у них может быть ощущение несправедливости, обиды, вранья – но нет ощущения черной бездны под ногами. Нет варианта "воспарить" или "провалиться". Нет смертельного выбора "или – или".

Этому мироощущению способствуют не только заклинания Лукашенко о стабильности и чистоте на улицах. Этому способствует положение дел в социуме и культуре. Как прежде белорусы (и не только они) – пусть с оглядкой, но приняли советские лозунги, поскольку они довольно легко встроились в топосы народного сознания, так и нынешние максимы культуры ухнули в то же сознание – и начали подпитывать желания людей и подпитываться ими.

Этому изрядно помогли и интеллектуалы...


Способ № 6. Достаток и комфорт как "европейские ценности".

На чем настаивали вузовские учебники по гуманитарным дисциплинам в 1990-е – я имею в виду, на чем еще, помимо величия ВКЛ? На том, что жизнь белорусов была несчастной и бедной, потому что их лишили "права на Европу". На то, что понимается под этим правом здесь. Не на то, что понимается под "европейскими ценностями" в Европе: это довольно жесткий каркас, ибо ценностями считаются не только права, но и обязанности.

У нас утвердилось понимание, что эти ценности, в первую очередь, достаток и комфорт. На это понимание людей и ориентируют масс-медиа – и государственные, и оппозиционные.

Электорат воспринимает комфорт сообразно БТ, противники власти – как гипсокартоновую, растяжимую по желанию Европу, лопающуюся от свобод, причем, от свобод материальных. Вспомним те же учебники, доклады, статьи 1990-х-2000-х, где, проводя водораздел между белорусским и русским "характерами", авторы настаивали на белорусском исконном прагматизме – в противовес русскому (весьма преувеличенному) "авось". Этот прагматизм считался мерилом вхождения в западную культуру, и ему была дана общественная санкция.

Однако, любое заимствование частно: у Запада была взята идея экономического достатка, но не западные нормы благотворительности, волонтерства и т.д. Не западные нормы включения в общественную жизнь инвалидов... Не паралимпийские игры для людей с ограниченными ментальными возможностями. Не доброжелательное отношение к Другому и его характеристикам – иной религии, цвету кожи, форме носа или сексуальной ориентации. Мы решили, что европейские ценности – это ценности удобные, качественные, "по ноге" каждого из нас скроенные.

Итог: за двадцать лет выгода полностью перестала себя стыдиться. Не скажу, что в СССР не было людей меркантильных, но они свои устремления прятали, ибо ценности бескорыстия и альтруизма мощно звучали в социальном дискурсе. Можно спорить об искренности этих норм, говорить о лицемерии "слуг народа", вспоминать о кормушках и распределителях, но сейчас я о другом – о том, что в голову обывателя – пусть обрывочно – но входило сознание того, что есть вещи поважнее, чем триада "квартира-дача-машина".

Но случилось то, что случилось: и отнюдь не западный, а крестьянский по своей сути, но разросшийся в разные стороны прагматизм получил общественную санкцию. Примерам несть числа – в том числе, и в сфере, которую мы сегодня и обсуждаем. Это и политик, открыто говорящий о дискредитирующей себя структуре: да, она, конечно, гнилая насквозь, зато мне хорошо платят. Известная история с майками для участников некой акции: спонсоры выделили деньги на несколько тысяч, а закуплен был десяток (в них и переодевали политиков, участвовавших в пресс-конференции, дабы послать фотоотчет грантодателям).

Разговоры, которые в конце 2010 то и дело в студенческой среде: "Схожу, отсижу свои 15 суток – и в Европу учиться" (Отмечу: в 2006 таких разговоров не было). Реакция публики – по Карлсону: пустяки, дело житейское.

Итак, за последние 20 лет выросло целое поколение людей, проблема свободы для которого есть проблема лишь больших возможностей комфорта. Среди них как сторонники, так и противники действующего президента. Разумеется, представление о комфорте у последних побогаче (уже не доморощенного – европейского уровня), но по сути речь и там, и там идет о людях, убаюканных культурой...

Есть разница и в том, что Лукашенко представляет наше благоденствие как свершившийся факт, а оппозиция – как дело недальнего будущего, когда народ, наконец-то, свергнет Лукашенко. Иногда народ даже винят в том, что он отказывается от большего достатка и комфорта, считая, что чем инициативнее он будет в зарабатывании денег – тем активнее станет его гражданская позиция. А вот тут ошибка. Косвенный ответ на это дает статья Дмитрия Галко о программистах. Автор задается вопросом: почему высокий доход должен был бы преобразить личность авторитарного типа (формулировка некорректная, но Бог с ними, с деталями)… А что, и правда, был должен был? Почему? И почему такая идея вообще закралась в голову журналиста?

Вы полагаете люди, убаюканные не только пропагандой, но и своим представлением о том, какой должна быть правильная (т.е., комфортная) жизнь, присоединятся к оппозиции? На восстание против режима выходят либо те, кто доведен до черты бедности, либо те, кто имел гражданские права и знал им цену (когда этих прав их лишают). Обеспеченным и без того хорошо, а прав здесь не имели никогда – и не стоит возражать цитатами из Статута ВКЛ: тогда речь шла исключительно о верхушке.


Способ № 7. В стране цмоков

Обратите внимание на характер действий, которые в последние годы предпринимаются нашей свободолюбивой частью сообщества. Эти действия игровые.
Говорят, что человечество смеется, прощаясь со своим прошлым. Но этот смех продуктивен тогда, когда прошлое осознанно именно как прошлое. Стеб над настоящим есть способ развеяться, но не способ его изменить. Условно говоря, в ситуации, когда лозунг "Жыве Беларусь!" меняется на лозунг "Пора менять лысую резину", о серьезных подвижках в плане демократии говорить не приходится.

Когда Сергей Коваленко вешает на елку бело-красно-белый флаг – это одно (хоть, в общем, спорное по своим задачам, но вызывающее уважение) действие, но когда акции уходят в "фотожабы" и дикие видеоролики, проблема не решается: они лишь шаржируется. Пользователю (он же потенциальный избиратель) дают понять: для того, чтобы быть в струе демократических тенденций, достаточно позубоскалить вместе со всеми. Ну, и изредка поистерить. Для порядка. Демократия не истерична, но и не смешна: это серьезное дело, если мы и впрямь хотим ее достичь. Хотим ли?

Но такой подход удобен: удобнее, чем другие. Цмоки, чупакабры, мишки Тедди – все это забавно, но не может быть сутью. Может быть только прибавкой к сути. Одной из.

(При этом нельзя не отметить, что некоторые столь же игровые инициативы вызывают моральные сомнения. Например, реклама исторической игры, основанная на призыве "Повесим Муравьева!" или же другие менее интеллектуальные, но не менее удивительные развлечения иных деятелей) Такая (весьма милая местами) инфантильность имеет нулевой результат: игра и есть игра, и не все ли равно во что играть – в "Бей монстров" или в "Бей Лукашенко". Результат-то один и тот же. Нулевой.

Внимание потенциального избирателя рассредоточивается: представители демократических сил все чаще выглядят, как пляжные аниматоры, а сама их активность и создаваемая ею политическая реальность приобретает сугубо виртуальное измерение. Видится чем-то, что можно перезагрузить, обновить, в крайнем случае, переставить.

Вы думаете, что таким образом находите своего избирателя? Ничуть не бывало. Таким образом вы делаете его мышление все более случайным, все более "раздрызганным" или, как модно это называть, амбивалентным.

Вспомните, как быстро гирька весов качнулась от факта гибели мальчика Владика к "порше кайену" сбившего его бизнесмена. И как быстро она откачнулась после приговора: когда перестали осуждать "богатенького буратину" – и начали пинать маму мальчика.

Та же история повторилась и с "Экомедсервисом". Все те же гирьки весов... туда-сюда. Вслед за противоречивыми потоками жареной информации...

Почему же, старательно поддерживая эти инфантильные, клочковатые воззрения в мозгу обывателя, иные (довольно многочисленные) представители "демлагеря" надеются на его последовательность в выборе демократических ценностей? Или они думают – для прихода к власти все средства хороши, "пипл хавает это", и мы ему даем, что он хавает?

Игровой компонент является завлекалочкой, но не может представлять собой ценности. (Ценностью завлекалочка может стать, когда превращается в нечто выстраданное – флэш-мобы с аплодисментами и последующие аресты, "посадку" Антона Суряпина, но большинство отказывается от такого рода ценностей – и нельзя его за это судить). Во имя чего? Во имя медведика Тедди?

В итоге мы создаем парадоксальную, казалось бы, ситуацию: инфантильный постмодернистский "антитоталитаризм" подогревает режим Лукашенко. Потому что у части не самых глупых – напротив, у достаточно здравых людей возникает стойкое ощущение, что нужна твердая рука. Инфантилы нуждаются в контроле. Дети в отце, который все расставит по местам.

Словом, вернулись к тому, с чего начали: деспота создаем мы. Пока что – без надежды на обжалование.