Основатель НИСЭПИ рассказал, почему социология возможна даже в условиях диктатуры

Последнее исследование НИСЭПИ, констатировавшее рост электорального рейтинга президента Александра Лукашенко, вызвало бурную реакцию оппозиционно настроенных политиков. Настолько бурную, что экс-глава белорусского парламента Станислав Шушкевич назвал основателя Независимого института социально-экономических и политических исследований Олега Манаева "изменником", заявив, что "не может быть никакой социологии в условиях диктатуры".

О том, почему оппозиция и власть сошлись на нелюбви к социсследованиям НИСЭПИ, своем отношении к официальной социологии и японских уроках в интервью TUT.BY рассказал сам Олег Манаев.

- Согласны ли вы с тезисом господина Шушкевича о невозможности социологии в условиях диктатуры?

- Нет, с тезисом Шушкевича и других критиков такого рода я не согласен. Социология, в том числе и опросы общественного мнения, в Беларуси и других странах с авторитарными режимами не только возможна, но и вдвойне необходима. Вдвойне – потому, что если в демократических странах существует масса всевозможных каналов для выражения обществом своего мнения, а также "зеркал", в которые оно может "смотреться", то в условиях авторитаризма их очень мало (независимые СМИ и независимые социальные исследования), и роль каждого из них неизмеримо повышается.

- Должны ли меняться в связи с политической ситуацией в стране подходы к исследованию, озвучиваемые выводы?

- Проведение исследований в таких условиях действительно сопряжено с определенной спецификой. Специфика эта весьма многообразна. Ее главная сложность – не в том, как преодолеть "фактор страха" (см. описание методики организации и проведения опросов на сайте НИСЭПИ), а в том, как преодолеть барьеры, выстроенные белорусскими властями. Эта специфика имеет как правовые, так и организационные, технологические, методологические и другие аспекты. Например, организации, проводящие опросы и не зарегистрированные в соответствии с существующим в стране порядком (а он и выстроен так, чтобы поставить под контроль весь процесс проведения опросов и публикования их результатов: с 2002 по 2013 годы в Беларуси принято несколько соответствующих постановлений правительства и изменений законодательства), не могут должным образом оформлять контракты с интервьюерами, практически не могут публиковать результаты опросов в государственных СМИ, не могут проводить экспертные опросы во многих госучреждениях, вынуждены вводить дополнительные меры по контролю качества ("вопросы-ловушки" в анкетах, известную в матстатистике процедуру "перевзвешивания" данных) и многое другое. Однако организации, принимающие во внимание эту специфику, а главное, строго соблюдающие профессиональные стандарты социологических опросов, с таким же успехом проводят опросы и в странах с авторитарным режимом.

Читатель "Свабоды", принявший участие в обсуждении моего ответа Шушкевичу, привел подборку ссылок, где американская Gallup Organization успешно проводит исследования и в Беларуси, и во многих других авторитарных странах.



- Можно ли пренебречь научными критериями ради высокой идеи демократизации белорусского общества? К примеру, не публиковать "неправильные" цифры о растущей популярности президента – цель-то благородная…

- Убежден, что пренебрегать научными критериями ни ради "высокой идеи демократизации белорусского общества", ни ради каких-либо иных "высоких идей" нельзя, поскольку в конечном итоге это не только дискредитирует науку и саму идею демократизации, но и наносит непоправимый ущерб обществу. Это касается и публикации результатов опросов. Ведь существует определенная технология проведения (включая и временные этапы) опросов и публикации их результатов. Результаты публикуются, как только завершается их обработка и анализ. С какими политическими, социально-экономическими или культурными событиями это может совпадать – не имеет значения.

"Корректировать" публикацию результатов опросов – не важно, по содержанию или по времени – это и есть манипулирование общественным мнением. И если независимые исследователи и СМИ станут так делать – в чем же тогда будет их принципиальное отличие от официозных исследователей и СМИ? Именно так Ланцелот и превращается в Дракона в известной сказке Евгения Шварца... Предлагаю задать себе простой вопрос: почему Лукашенко и Шушкевич почти в одних выражениях клеймят позором Манаева? Для нынешнего главы государства я – "выкормыш Запада", а для бывшего – "предатель". Ведь они же, вроде, политические антагонисты: ни в чем не соглашаются, 20 лет друг друга "поливают", а на Манаеве вдруг сошлись!

- Результаты исследований НИСЭПИ вызывают возмущение и власти, и оппозиции, при этом многие с готовностью используют "удобные" для себя результаты, какую-то часть исследования. Отслеживаете, как ваши исследования используют, и не пытались ли ограничить возможность такого использования для злостных исказителей ваших данных?

- Отслеживать все случаи использования данных НИСЭПИ было невозможно даже тогда, когда он имел официальную регистрацию и офис в Беларуси, а теперь и подавно. Подобным случаям несть числа, причем большая их часть остается неизвестной для публики и самих исследователей (например, как эту информацию и аналитику используют в офисах власти, оппозиции, зарубежных и международных организаций). Такая информация редко "просачивается наружу". Да, для "злостных исказителей данных НИСЭПИ" в свое время были введены определенные ограничения. Например, в 1990-х годах в списке бесплатной рассылки пресс-релизов, аналитик и периодических изданий института были десятки важнейших государственных и негосударственных организаций – от Администрации президента, Совмина, парламента до КГБ, МВД, Генеральной прокуратуры, практически все ведущие оппозиционные структуры. Но к середине 2000-х ситуация изменилась: многие адресаты стали активно использовать нашу информацию для репрессий (власти) или дискредитации (оппозиция). Я сам во время допросов в Генпрокуратуре видел на столе следователя наши собственные материалы, которые они получили по такой рассылке. Это было уже слишком – получалось, что мы таким образом упрощали им работу против нас. С того времени список рассылки был значительно сокращен. Но на самом деле это не слишком ограничивает возможности использования материалов НИСЭПИ, поскольку они продолжают рассылаться во все ведущие и университетские библиотеки страны, а также периодически публикуются на сайте института.

- Были ли к вашим исследованиям не идеологические, а методологические претензии со стороны власти или оппозиции?

- Да, методологические претензии были. На некоторые из них – вроде того, что "вы не тех опрашиваете", "ваши вопросы носят провокационный характер", бесконечные ссылки на "фактор страха", который "делает невозможным проведение опросов" и т.п. (не важно, высказывали их власти или оппозиция) – реагировать было бесполезно, поскольку они лишь выглядят как методологические, а, по сути, являются идеологическими. А на некоторые мы реагировали не просто ответом авторам, но и соответствующей корректировкой методики. Например, в середине 1990-х годов некоторые критики посоветовали нам дифференцировать вопросы о доверии к церкви на важнейшие конфессии, о местных властях – на законодательную и исполнительную, о профсоюзах – на официальные и независимые. Бывало и так, что они находили ошибки в опубликованных результатах, и мы их исправляли.

- Насколько сложно социологам проводить опросы в Беларуси? Часто ли респонденты отказываются отвечать на какие-то вопросы из-за опасений давления со стороны власти и т.п.?

- Сложности проведения независимых исследований, как я уже говорил выше, носят в основном организационный характер и меняются в зависимости от момента проведения опроса. Например, нам вместе с белорусскими и зарубежными коллегами удалось провести первый в истории страны exit poll (опрос на выходе из участков для голосования) во время конституционного референдума в октябре 2004 г., результаты которого были приняты международной общественностью и наделали в Беларуси много шума. К сожалению, этот опыт оказался и последним – власти вполне адекватно его оценили и практически заблокировали возможности повторения. Напомню, что в апреле 2005 г. НИСЭПИ был ликвидирован по решению Верховного суда и был вынужденно перерегистрирован в Литве, а после того как угроза тюремного заключения стала для нас реальной, наша команда официально вышла из НИСЭПИ, вот уже семь лет у него литовское руководство.

Что касается отказов, в среднем количество таких респондентов не превышает 20% (что, кстати, не больше, чем у наших коллег в соседних странах). Причем треть из этого количества отказывается отвечать из-за боязни возможных репрессий за несогласие с официальной точкой зрения (это и есть тот самый "фактор страха", на который любят ссылаться деятели оппозиции), другая треть, наоборот, из-за нежелания связываться с любыми неофициальными структурами и действиями (таким образом, эти две группы политически мотивированных отказов как бы "нейтрализуют" друг друга), примерно столько же отказов мотивируется бытовыми причинами (усталостью, семейными конфликтами, занятостью по хозяйству и пр.). В этих случаях, согласно инструкции, интервьюер выбирает других респондентов. На эту тему НИСЭПИ в 2004 г. опубликовал целую книгу "Независимые исследования в независимой Беларуси: в борьбе за реальность", в которой подробно рассматривались подобные проблемы. Целая глава посвящена этому и в книге "Будущее Беларуси: взгляд независимых экспертов", изданной институтом в прошлом году.

- Как складываются сейчас ваши отношения с БГУ и с официальной белорусской социологией?

- В этом вопросе, условно говоря, есть формальный и неформальный аспекты. За почти 40 лет профессиональной деятельности мне приходилось не просто взаимодействовать с официальной белорусской социологией, но и на протяжении многих лет быть ее частью – работать в государственном университете, входить в различные советы (например, по защите докторских диссертаций в БГУ и Институте социологии НАН) и др. Конечно, с момента основания НИСЭПИ в феврале 1992 года ситуация кардинально изменилась, и я смог параллельно с работой в БГУ заниматься независимой социологией. Обо всех перипетиях здесь говорить вряд ли уместно, упомяну лишь две последние коллизии. В июне 2010 года руководство БГУ по указанию КГБ пыталось уволить меня "по собственному желанию", но, поскольку за меня вступились 130 ученых из 30 стран, направивших свой протест в самые разные инстанции, в том числе и Александр Лукашенко, который в то время вел активный "диалог с Западом" - это сделать не удалось. Но в июне 2012 года, воспользовавшись тем, что я достиг пенсионного возраста, ректор БГУ академик Сергей Абламейко без объяснения причин попросту не продлил со мной трудовой контракт. С тех пор формальных отношений с официальной белорусской социологией у меня нет, а с осени я - профессор ЕГУ.

Замечу также, что с середины 1990-х годов государственные научные журналы в Беларуси меня не печатали, на научные конференции в государственные организации (за исключением конференций БГУ) меня не приглашали, а из всех советов по защите исключили. Практически все мои научные публикации и выступления с того времени – или за рубежом, или в негосударственных структурах. Что же касается неформального аспекта, то общение с представителями официальной белорусской социологии продолжалось, поскольку среди них есть немало подлинных профессионалов и приличных людей, с которыми меня связывают многолетние отношения. К сожалению, в последние годы это общение тоже свелось к минимуму. Но больше всего я жалею о своих студентах в БГУ – ни европейские, ни американские, ни японские студенты мне их не заменяют. Кто из них кем станет или уже стал – в государственной системе или нет, в Беларуси или за рубежом, – я не знаю, но уверен, что многие из них станут настоящими людьми и профессионалами.

- Вы много работали и работаете за пределами Беларуси – насколько отличается отношение к социологии и результатам социсследований в Западной Европе, США, Азии? Там пытаются манипулировать полученными цифрами исследований?

- На Западе (в США, Канаде, Европе), да и на Востоке (к примеру, в Турции, Корее, Японии) – во всяком случае там, где я бывал – случается, что во время политических кампаний противоборствующие стороны обращаются к практике так называемых push polls, т.е. опросов, направленных не на изучение общественного мнения, а на манипулирование им (соответствующим образом конструируется вопросник, не соблюдается стандартная процедура опроса и др. – в Беларуси примером таких "опросов" могут служить "интернет-опросы", результаты которых публикуются на некоторых оппозиционных сайтах: например, перед последними президентскими выборами Санников, согласно таким "опросам", получал свыше 50%, а Лукашенко менее 5%), или СМИ, симпатизирующие определенным политическим силам, широко публикуют результаты опросов, выгодные для этих сил, и замалчивают невыгодные. Но публика, как правило, это знает (или чувствует) и относится к такой информации соответствующим образом, т.е. эффективность манипулирования там невысока. Как правило, репутация таких "источников" остается низкой, в академическом сообществе с ними практически не общаются. Но их обычно и не обвиняют в непрофессионализме, поскольку это совсем другая профессия (такими опросами обычно занимаются политтехнологи, а не социологи). Обвинять же широко известные, признанные научные организации, проводящие опросы (такие как Gallup Organization), обычно и не пытаются, поскольку политику и науку не смешивают. Такое смешение – сознательное или нет – черта малоразвитых обществ.

- Над чем сейчас работаете в Японии?

- С 1 июня я работаю приглашенным профессором в Университете Хоккайдо в Саппоро, в Минск вернусь в ноябре. Занимаюсь здесь тем же, чем и в университетах других стран: общаюсь со студентами и коллегами (поскольку я работаю в Центре славянских исследований, многие из них, и даже американские профессора, говорят по-русски). Но основное время занимает научно-исследовательская работа над проектом "Особенности постсоветского авторитаризма и его влияние на регион".

Периодически хожу в спортзал, бассейн, по воскресеньям езжу плавать на море (здесь правый руль и наши права недействительны, так что пришлось купить байк). Поскольку после возвращения из США в моей личной жизни случилось несчастье, пытаюсь здесь как-то восстановить свою физическую и психическую форму. Много езжу, изучаю страну. Япония производит неизгладимое впечатление. В ней – самый высокий уровень социальной организации (из десятков стран, в которых мне довелось побывать), в основе которой – высочайшая самодисциплина и чувство ответственности: это видно во всем – труде, отдыхе, личных и общественных отношениях. Причем японцы умудряются совмещать это с очень развитыми индивидуальными свободами (privacy and liberties). В плане повседневной жизни все здесь кажется очень американизированным, но, в то же время, культура остается глубоко национальной (причем она не просто "сохраняется", а развивается). Такой необычный сплав Востока и Запада, который образовался всего за 150 лет (с революции Мэйдзи), просто поражает воображение (я даже стал брать уроки японского).

В широком смысле для нас отсюда следует, что сохранение своеобычности с открытостью современному миру – не только возможно, но и необходимо, чтобы занять достойное место на мировой арене. К сожалению, мои возможности использовать зарубежный опыт в Беларуси очень ограничены, но то немногое, что у меня осталось, буду продолжать, несмотря ни на какие преграды.