Financial Times: Что общего между Трампом и Путиным?

Financial Times публикует статью своего аналитика Гидеона Рахмана под заголовком "Трамп, Путин и притягательность сильных лидеров".

Восход Дональда Трампа на политической арене США, само собой, сопровождался восклицаниями "Такое может произойти только в Америке!". Но феномен Трампа легче понять если рассматривать его как часть глобального тренда: возвращение "сильного лидера" на международную арену.

В этом смысле Америка отнюдь не первопроходец, а идет по стопам других.

Когда-нибудь в будущем историки, может быть, укажут на 2012 год как на поворотный пункт. В мае того года Владимир Путин вернулся в Кремль и на пост президента России.

Несколько месяцев спустя Си Цзиньпин стал генеральным секретарем коммунистической партии Китая.

И Путин, и Си Цзиньпин заменили на этих постах лидеров, не обладавших харизмой – Дмитрия Медведева и Ху Цзиньтао, – и сразу же приступили к созданию нового стиля руководства страной.

Угодливую прессу не надо было долго убеждать создать культ личности, подчеркивающий cилу и патриотизм лидера.

Тренд, начавшийся в России и Китае, быстро распространился и на другие страны. В июле 2013-го в Египте произошел переворот, в результате которого к власти пришел новый сильный лидер, бывший глава генштаба Абдель Фаттах Сиси. Год спустя, Реджеп Тайип Эрдоган, уже пробывший 11 лет на посту премьер-министра, был избран президентом Турции. Он сразу же приступил к укреплению власти президента, маргинализировал других ведущих политиков и начал борьбу со свободной прессой.

Феномен Эрдогана демонстрирует, что демократии тоже поддаются притягательности сильных лидеров. В Венгрии, например, избранный премьер-министр Виктор Орбан демонстрирует серьезные авторитарные тенденции.

Ну и, конечно, не следует забывать о Трампе. Американцам может не понравиться, что их политиков сравнивают с российскими. Но факт остается фактом – Дональд Трамп демонстрирует многие из черт теперешней когорты "сильных лидеров" – Путина, Си Цзиньпина, Эрдогана, Орбана.

Все они обещают возглавить процесс национального возрождения силой своей личности и своей готовностью игнорировать либеральные правила поведения. Во многих случаях, обещания решительного руководства страной сопровождаются готовностью – иногда открытой, иногда подразумеваемой – прибегать к насилию против оппонентов.

Лидеры, представляющие себя сильными, также крайне чувствительны к любой критике.

Правления Путина и Си Цзиньпина сопровождаются подавлением прессы. Дональд Трамп не перестает оскорблять прессу и журналистов и заявил, что хотел бы изменить закон, чтобы политикам было легче подавать в суд на журналистов.

Типичный "сильный лидер" строит свою популярность на чувствах незащищенности, страха и бессилия среди многих избирателей.

Путин и Эрдоган представляют Россию и Турцию странами, окруженными врагами. Президент Сиси обещает спасти Египет от терроризма. Си Цзиньпин играет на недовольстве граждан коррупцией и растущим неравенством в обществе.

Кампания Трампа включает в себя все эти элементы. В то время как президент США Барак Обама и канцлер Германии Ангела Меркель остаются осторожными, вдумчивыми интернационалистами, рискованный национализм Владимира Путина пользуется определенной популярностью в Китае, арабском мире и даже на Западе.

Трамп и Путин даже, судя по всему, создали нечто вроде общества взаимного восхваления.

"Сильные лидеры" часто устанавливают хорошие отношения друг с другом, как минимум на начальных этапах. Но так как их отношения построены на схожем стиле и хвастовстве, а не на каких-либо принципах, то они часто серьезно ссорятся.

У президента Эрдогана были тесные отношения с президентом Путиным и Башаром Асадом, но теперь они стали его врагами.

А если посмотреть в прошлое, пакт 1939 года между Сталиным и Гитлером не помешал два года спустя началу войны между СССР и Германией.

Тревожно то, что последствия правления "сильных лидеров" редко ощущаются лишь внутри границ их стран. Слишком часто тенденция к применению насилия подобными политиками выплескивается на международную арену, пишет Гидеон Рахман в Financial Times.